Всё имеет свою цену

– До тех самых пор, пока я у них жила, и, насколько я помню, он не пропустил ни единого воскресенья, не считая тех дней, когда я не могла быть с ним по причинам естественного характера. Но о том, чтобы обмануть его, не могло быть и речи: хозяйка лично все тщательно отслеживала. Со временем он, по крайней мере, перестал, как в самом начале, приставать со всякими дурацкими нежностями. Мне они были просто отвратительны. Вдобавок каждый месяц меня преследовал страх забеременеть – эта свинья и слышать не хотела ни о каких презервативах. Я часто задумывалась о том, сколько же незаконнорожденных младенцев он должен был наплодить, если проделывал то же, что и со мной, практически со всеми своими горничными. Под конец он отработал схему наших свиданий практически до автоматизма: появлялся в моей каморке строго в назначенный час, опорожнялся в меня как в пробирку и снова уходил.

Конрад Симонсен подумал о том, что, вполне вероятно, гнусное насилие, учиненное над Агнетой Бан ее прежним хозяином, и могло послужить основным мотивом для выбора ею в будущем столь сомнительной карьеры. Спрашивать об этом он, однако, не стал, а вместо этого вернулся к затронутой ею ранее теме:

– Ты упоминала, будто знаешь что-то о маске. Что ты этим хотела сказать?

– Это произошло как-то воскресным вечером, когда хозяин в очередной раз, как обычно, заявился ко мне, но в тот день все у нас пошло наперекосяк. Скажи, имя «Бельфегор» тебе о чем-то говорит?

Услыхав это имя, Конрад Симонсен ощутил смутный прилив страха: в сознании его вспыхнуло какое-то давно забытое, годами дремавшее чувство гадливости. Спустя какую-то долю секунды, он наконец вспомнил:

– Ты что, имеешь в виду тот телесериал?

– Вот именно. Он появился летом 1965 года, и, говорят, во время его показа улицы буквально пустели. Всего продемонстрировали четыре серии, шли они по субботам, и мне разрешено было смотреть их вместе со всем семейством в гостиной.

– Я тоже помню этот фильм – кажется, французский. У меня самого мурашки по коже бегали, когда призрак этот – Бельфегор – бродил по Лувру и душил свои жертвы.

– Призрак этой Бельфегор – ведь оказалось, что это призрак женщины.

– Ну, этого я, положим, уже не помню, однако причем здесь вообще этот дух?

– Андреас – маленький поганец – просто обожал меня пугать. Делал он это часто, и Бельфегор, разумеется, к этому не имеет никакого отношения. Обычно мальчишка где-нибудь прятался, а когда я проходила мимо, он внезапно выскакивал из своего убежища и громко орал. Помнится, пару раз я была так напугана, что мне едва удавалось сдержаться и не наподдать ему хорошенько.

Перед тем как продолжить, она даже сжала кулак и погрозила им воображаемому мучителю.

– После этого сериала Андреас смастерил себе из картона и папье-маше бельфегорову маску, а по краям пришил к ней материю так, чтобы она полностью закрывала всю голову. В общем, объяснить это довольно сложно, но ты ведь помнишь, как выглядел этот призрак.

– Какие-то египетские мотивы; я отчетливо помню, что всем он казался жутко уродливым.

Агнета Бан утвердительно кивнула и с легким вздохом продолжала:

– Так вот, как-то раз в воскресенье вечером, когда Альф Фалькенборг явился получать свое, Андреас нацепил эту маску, подкрался к моему окну и заглянул внутрь, одновременно осветив себя карманным фонариком, чтобы сильнее меня напугать. И должна сознаться, что это ему удалось. Увидев его, я завопила, как резаная… сидя верхом на хозяине. Андреас же замер, точнее, он не в состоянии был пошевелиться, поскольку зацепился своей маской за окно, да так и застыл, чего отнюдь нельзя сказать о папаше, который внезапно кончил и вскочил как ужаленный.

– Выходит, Альф Фалькенборг видел своего сына в маске?

– Естественно, ведь я буквально выла от страха, показывая на окно, пока… ну, разумеется, вскоре я сообразила, что это Андреас. Папаша пришел в неописуемое бешенство, в мгновение ока вытащил хозяйку из спальни на улицу и избил – на этот раз палкой, – да так, что удары гулко разносились в ночной летней тишине по всей округе. Я впервые видела, чтобы ей так доставалось. Альф чуть не рехнулся от злости. Он орал и обзывал сына, как только мог: шпионом, извращенцем, развратником, испорченным мальчишкой.

– А что в это время делал Андреас?

– Он прильнул к окну в своей дурацкой маске и наблюдал за всем происходящим.

– Ты сказала, что сидела верхом на Альфе Фалькенборге. Расскажи-ка об этом поподробнее.

– Тебе что, нравится слушать о подобных вещах?

– Нет, просто это может иметь определенное значение…

– Ну, в общем, я сидела на нем в позе наездницы. Неужели непонятно? Поднималась, опускалась, раскачивалась взад-вперед… что еще говорить?

– А ты не помнишь, какая-нибудь одежда на тебе была?

– Да нет, не помню, наверное, нет. Хотя, постой… Ведь все это произошло незадолго перед тем, как я от них ушла, а к этому времени ему уже было наплевать, как я выглядела – лишь бы получить свое. Так что, вполне возможно, на мне была ночная рубашка.

– А бюстгальтер? Не помнишь?