Всё имеет свою цену

– Да нет, я бы так не сказала. Мать пальцем его не трогала – для нее он был, можно сказать, единственным утешением; папаша, случалось, давал затрещину, но довольно редко. Иногда в школе он получал пару оплеух, но так, чтобы били по-настоящему – нет, этого, пожалуй, не было. А вот с матерью дело обстояло гораздо хуже. Муж часто отделывал ее так, что она вынуждена была ходить в темных очках. Ну да, тебе с таким встречаться не в диковинку, верно? – Да уж. А Андреасу Фалькенборгу приходилось когда-нибудь присутствовать при этих избиениях?

– И не раз. Да и мне тоже. Фалькенборга-старшего это, кажется, нисколько не волновало – он ведь творил, что хотел. Он вполне мог задать жене трепку даже за промахи сына, ведь именно она несла ответственность за воспитание Андреаса, и если он вел себя недостойно, то расплачивалась всегда она.

– И как она на все это реагировала?

– А сам-то ты как думаешь? Орала и хныкала.

– И в присутствии ребенка тоже?

– Разумеется, иногда он потом даже ее утешал. Так что неудивительно, что после всего этого он и сам вырос уродом.

– А как насчет прочих издевательств? У тебя не было впечатления, что Андреас Фалькенборг подвергался сексуальным домогательствам? Либо со стороны отца, либо со стороны матери?

– Да нет, ничего такого я не замечала. Единственный человек в этом доме, кто подвергался сексуальному насилию, была я.

– Ну, а алкоголь или наркотики?

– Ни то ни другое.

– То есть Альф Фалькенборг не заявлялся домой пьяным и не начинал колошматить жену?

– Никогда. Не припомню, чтобы видела кого-нибудь из них пьяным. Может, иногда такое и бывало, однако для их семьи это было не характерно. По будням за едой они, насколько я знаю, всегда пили простую воду, хотя, разумеется, это еще ни о чем не говорит – в то время все так жили.

– Так за что муж бил Элизабет Фалькенборг?

Прежде чем ответить, Агнета Бан ненадолго задумалась, а затем довольно неуверенно сказала:

– За исключением тех случаев, когда Альф наказывал ее за шалости Андреаса, по-моему, никаких особых причин не было.

– И что же, сынок постоянно шалил?

– Я бы так не сказала. Нет, вовсе не постоянно.

– Да, но ты говорила, что она часто ходила избитая?

– К несчастью, да. Минимум раз в месяц ей доставалось, но почему – это мне неизвестно. Кто знает, может, ему просто нравилось ее бить? Я даже и не пыталась в этом разобраться – ни тогда, ни позже.

– Почему же в таком случае она от него не ушла?

– Не имею ни малейшего понятия. Да и куда бы она пошла?

Конрад Симонсен пожал плечами и сменил тему.

– Ты не любила Элизабет Фалькенборг?

– Я не любила их всех – и папашу, и мамашу, и сыночка.

– Почему?

– Она была такая надменная, заносчивая, что бы я ни делала, ничто ее не устраивало. Именно я вынуждена была расплачиваться за выпадавшие на ее долю побои. И не только за них. А Андреас быстро смекнул, что к чему, и начал вовсю шпионить за мной, а потом докладывал мамаше, если я не успевала убраться или еще что-то там напортачила. Это было его любимое занятие.

– И что тогда происходило?

– Она устраивала мне разнос. Вроде бы ничего страшного, однако эта стерва умела так унизить, что доводила меня до слез. К тому же она тщательно следила за тем, как я выгляжу. Я вынуждена была постоянно ходить в костюме горничной с этим дурацким крошечным передничком на талии, причем он всегда должен был казаться свежим, будто его только что постирали и выгладили, – и это после того, как я восемь часов в нем отпахала. Поверь, это было просто невозможно. Да и прическу следовало сохранять в идеальном порядке – за этим она также следила.

– Как насчет косметики?

– Пользоваться ею строжайше запрещалось.

– А лаком для ногтей?

– То же самое – подобного рода вещи были целиком и полностью исключены.

Конрад Симонсен помолчал в надежде, что в процессе паузы у собеседницы возникнут какие-либо дополнительные ассоциации. И не ошибся – Агнета Бан продолжила сама:

– Она совсем помешалась на моих ногтях. Они должны были быть коротко подстриженными и постоянно чистыми – мне даже приходилось по нескольку раз на дню демонстрировать ей свои руки. Можно сказать, это самое яркое мое воспоминание о хозяйке: я, потупившись, стою перед ней, показываю свои растопыренные пальцы и с трепетом жду приговора. Как это было унизительно!

– А если длина ногтей ее не устраивала, она сама их тебе стригла?

– Нет, в этом не было необходимости, хотя, разумеется, с нее бы сталось.

– Андреас Фалькенборг тоже присутствовал при этих осмотрах?

– Иной раз присутствовал, да она ничего и не скрывала, если ты это имеешь в виду.

– Ты сказала, что подвергалась там сексуальному насилию. Я так понимаю, что это был Альф Фалькенборг?

– Верно. Хозяйка была не по этой части, однако она превосходно знала, что происходит, и дурачила меня с ним заодно – правда, это я поняла лишь позже, когда повзрослела. Хотя, с другой стороны, что еще ей оставалось? – если бы она не стала этого делать, он бы ее прибил.

– И как же они тебя дурачили?