Всё имеет свою цену

– Точно не было. Как-то раз он порвал на мне один, так что мне пришлось самой покупать новый, и с тех пор перед очередной встречей я всегда его снимала.

– А трусы. Их ты тоже снимала?

– Какого дьявола?! Сам-то ты как полагаешь?

– Сам я никак не полагаю, а вот ты, прежде чем ответить, хорошенько подумай.

Как ни странно, она последовала его указанию, и заметно было, что чем дольше она думает, тем слабее становится ее уверенность.

– Теперь, когда ты это сказал, мне думается, что я вполне могла быть в трусах. Поначалу ему нравилось самому меня раздевать, но потом он хотел лишь проделать все поскорее без всяких лишних выкрутасов. Так и в этот раз – может, он стащил с меня трусы, а может, просто оттянул в сторону, не помню.

Конрад Симонсен продолжал:

– А скажи-ка мне, когда ты сидела на нем, сама ты получала от этого удовольствие? Я интересуюсь этим только потому, что хочу в мельчайших деталях знать, в каком состоянии увидел тебя Андреас Фалькенборг, когда заглянул в окно.

Она кивнула, и ответ ее позвучал максимально откровенно:

– Мне ненавистно было каждое мгновение нашей близости, однако я всякий раз пыталась делать вид, что на седьмом небе от блаженства, поскольку тогда все заканчивалось гораздо быстрее. Я давно это заметила. Если тебе нужны живописные подробности, пожалуйста: я вздыхала и стонала, и металась взад-вперед, как при оргазме, которого в действительности не было и в помине.

– Спасибо, именно это мне и хотелось услышать. Ах да, еще одно. Ты раньше мне сказала, что пользоваться косметикой у них было запрещено. Значит ли это, что и помады на тебе также не было?

Агнета Бан задумалась.

– Не помню, была ли она именно в тот вечер, но вполне может быть, что да, была. Ведь по воскресеньям у меня был выходной, и я часто ходила куда-нибудь, так что такой возможности я вовсе не исключаю.

– Ты пользовалась помадой какого-то определенного оттенка?

– Всегда красной, причем такой ярко-красной, какую только можно было найти. Красное мне вообще идет. – Превосходно, превосходно.

– Слушайка, а есть у меня шансы получить за это все какую-нибудь компенсацию?

– Ни малейших. А что ты сама делала, когда развернулся весь этот спектакль?

– Гордиться здесь, конечно же, нечем, но я так ненавидела всех троих, что на самом деле просто наслаждалась всем происходящим. Крики и визг хозяйки, когда он пересчитывал ей косточки, звучали у меня в ушах как райская музыка. И то, как этот засранец Андреас замер у окна, откровенно говоря, тоже меня весьма обрадовало. Я даже подошла к окошку с обратной стороны и прижалась лицом к стеклу, улыбаясь прямо в его глупую маску.

– А тебе видно было, как он на все это реагировал? Он ведь был в маске?

– Конечно, я все видела, ведь он же проделал отверстия для глаз.

– Ну, и какова была реакция?

– Он рыдал.

Глава 30

Двенадцать дней спустя после того, как гляциолог канцлера Германии обнаружил на гренландском материковом льду труп Мариан Нюгор, в Копенгагене был арестован Андреас Фалькенборг.

Произвести задержание было поручено инспекторам Арне Педерсену и Поулю Троульсену ранним утром в среду – ни свет ни заря, как говорится, пока сам черт еще не успел обуться. Сказать по правде, Конрад Симонсен надеялся, что это выражение касается и славного журналистского корпуса, и надежду шефа целиком и полностью разделяли оба его подчиненных, когда после частично испорченного ночного отдыха добрались наконец до Фредериксберга и припарковали свой автомобиль поблизости от жилища Андреаса Фалькенборга.

Выйдя из машины, Арне Педерсен зевнул во весь рот. Подставив лицо порыву свежего ветерка, он прищурился и попытался стряхнуть с себя остатки сна. Внезапно наискось от них на противоположной стороне улицы он заметил припаркованный автомобиль «наружки» и даже не видя, знаком ли он с сидящими в нем коллегами, приветственным жестом поднял к виску два пальца. В ответ прозвучал короткий гудок. Звук этот привлек внимание Поуля Троульсена, который также изобразил немое приветствие, ответа на которое, однако, на этот раз уже не последовало.

Поднимаясь по лестнице, Арне Педерсен заметил:

– Я очень надеюсь, что нам удастся обнаружить какие-нибудь серьезные улики или что вам с Симоном удастся вынудить его подписать чистосердечное признание. Ведь чисто юридически мы мало что можем ему предъявить. По крайней мере, мне так кажется.

– Да и прокурору тоже – она считает, что максимум, на что мы сейчас можем рассчитывать, это задержать его на три недели, и если бы речь не шла о столь громком деле, мы бы вообще едва ли получили постановление об обыске. – Вот потому-то мне и хочется – в кои-то веки раз, – чтобы ты как следует с ним поработал.