Всё та же я

Однако в больнице миссис Де Витт, похоже, еще больше сдала. Она стала очень бледной, то и дело кашляла, одежда висела на ней мешком. Когда я приготовила ей макароны с сыром, она поклевала как птичка и со словами, что все очень вкусно, демонстративно отодвинула тарелку:

— Полагаю, мой желудок просто-напросто съежился в этом ужасном заведении. Наверное, чтобы защититься от их отвратительной еды.

У миссис Де Витт ушло целых полдня на то, чтобы снова привыкнуть к своей квартире. Старушка, ковыляя, переходила из комнаты в комнату удостовериться, что все именно так, как должно быть, ну а я старалась не расценивать это как желание проверить мою порядочность. Наконец она села в мягкое кресло с высокой спинкой и облегченно вздохнула:

— Какое счастье снова оказаться дома! Невозможно передать словами.

Она произнесла это с таким видом, будто уже и не надеялась вернуться сюда. После чего сразу задремала. И я подумала о том, что моему дедушке здорово повезло с дочерью, которая обеспечивает ему такой прекрасный уход.

Миссис Де Витт была слишком слаба, чтобы оставаться одной, и она явно не спешила со мной распрощаться. В результате мы пришли к молчаливому соглашению, что я остаюсь. Я помогала ей умываться и одеваться, готовила еду и, по крайней мере первую неделю, несколько раз в день выгуливала Дина Мартина. А к концу этой недели я обнаружила, что миссис Де Витт освободила мне немного жизненного пространства в четвертой спальне, убрав книги и предметы одежды с прикроватного столика и полки, на которую я теперь могла сложить свое барахло. Я реквизировала гостевую ванную, хорошенько ее отдраила и открыла краны, чтобы пропустить воду. А затем незаметно отмыла всю грязь на кухне и в ванной комнате миссис Де Витт, которую та в силу слабого зрения не замечала.

Я возила миссис Де Витт в больницу на консультации с врачом; мы с Дином Мартином ждали снаружи, пока мне не разрешали забрать миссис Де Витт. Я отвела миссис Де Витт к парикмахеру, уложившему ее тонкие седые волосы привычными аккуратными волнами, что преобразило старую даму гораздо сильнее, чем все медицинские процедуры. Еще я помогала ей накладывать косметику и отыскивала для нее бесчисленные пары очков. А она прочувствованно благодарила меня за помощь, словно самого дорогого гостя.

Понимая, что, как человеку, долго жившему в одиночестве, ей необходимо личное пространство, днем я нередко уходила на пару часов, сидела в библиотеке, занималась поисками работы, но уже не так лихорадочно, как раньше, да и вообще, положа руку на сердце, мне пока не слишком хотелось что-то менять. Вернувшись, я, как правило, заставала миссис Де Витт в кресле перед телевизором.

— Итак, Луиза, — выпрямляясь, обычно говорила она, словно в продолжение начатого разговора, — а я уже сломала голову, куда это ты запропастилась. Не могла бы ты сделать мне одолжение и выгулять Дина Мартина? У него явно озабоченный вид…

По субботам я ходила с Миной на протестные акции в защиту библиотеки. К этому времени толпа протестующих явно поредела, поскольку будущее библиотеки зависело не только от общественной поддержки, но и от краудфандинга для решения проблемы в правовой плоскости. На что никто, собственно, не возлагал особых надежд. Мы стояли, уже не столь продрогшие, так как зима шла на убыль, махали потрепанными плакатами и с благодарностью принимали горячие напитки и закуски от соседей и хозяев местных заведений. Я уже научилась находить в толпе знакомые лица, например бабулю, с которой познакомилась еще во время первого похода к библиотеке. Старушка, ее звали Мартина, приветствовала меня теплым объятием и широкой улыбкой. Мне улыбались и махали рукой новые знакомцы: охранник, женщина, приносившая пакору, библиотекарша с красивыми волосами. А вот оборванки с похожими на эполеты дырами на плечах я больше ни разу не видела.

На тринадцатый день моего пребывания у миссис Де Витт я столкнулась с Агнес. Хотя, если учесть, что мы жили совсем рядом, странно, что этого не произошло раньше. На улице шел сильный дождь, и миссис Де Витт одолжила мне один из своих дождевиков 1970-х — пластиковый, желтый с оранжевым, с яркими круглыми цветами по всему полю. Дин Мартин был в макинтоше с поднятым капюшоном. Уморительное зрелище. Мы неслись по коридору, я хихикала, глядя на его забавную мордочку под пластиковым капюшоном. Неожиданно двери лифта открылись, и оттуда вышла Агнес в сопровождении молодой женщины с туго затянутыми в хвост волосами и с айпадом под мышкой. Я застыла как вкопанная. Агнес тоже остановилась, уставившись на меня во все глаза. Выражение ее лица на мгновение изменилось: на нем было написано нечто вроде смущения, молчаливой просьбы о прощении, а может, с трудом сдерживаемого гнева, что я до сих пор здесь, — трудно сказать. Наши глаза встретились, она открыла рот, будто собиралась что-то сказать, но затем, поджав губы, прошла мимо с гордо поднятой головой, блестящие белокурые волосы развевались на ходу, девушка с айпадом семенила сзади.