Вспаханное поле

—      Ты, кажется, могла бы накрыть на стол. Чего ты

ждешь?

SQ

Девушка отложила книгу и вместе с сестрой расставила

приборы.

Фермер продолжал:

—      Обдумай хорошенько мое предложение, а там как

знаешь... Видишь, дождь идет? Это — благодать для земли!

Свет лампы, струясь через открытую дверь, отражался

в воде, подобно прозрачному занавесу, падавшей с крыши.

Предгрозовую мглу сменила ночная тьма. Порою зарево

пожара, зажженного в небе молниями, освещало исхлестан¬

ное ливнем поле и затопленную пашню.

Донья Энкарнасьон принесла блюдо с едой и буркнула:

—      Прошу к столу!

Фермер указал гостю место подле себя. Все сели и при¬

нялись за ужин. Хотя у Панчо во рту давно не было ни

крошки, он чувствовал такую робость в этой обстановке,

столь отличной от той, к которой он привык, что едва при¬

касался к еде. Он только и думал о том, как бы поскорее

уйти. Но поминутно гремели раскаты грома, и дождь не

утихал.

—      Ну, разыгралась непогода, не скоро уляжется,— за¬

метил дон Томас.— Придется тебе заночевать у нас.

—      Только этого не хватало! — заупрямился Панчо.—

Я уже и так доставил вам беспокойство. Да и долго ли

доскакать до ранчо?

—      А лошадь-то где?—с улыбкой спросил фермер.—

И потом, тут нет никакого беспокойства: под навесом у нас

стоит кровать, на ней и ляжешь.

Быть может, предложение мужа и не понравилось донье

Энкарнасьон, но она промолчала. Впрочем, во время ужи¬

на она вообще не проронила ни слова. Но морщины у нее

на лбу залегли еще глубже. Явно раздосадованный ее не¬

приветливостью, дон Томас настоял на своем:

—      Нечего больше толковать: переночуешь у нас.

Панчо попал в неловкое положение и, видя, что девушки

начали убирать со стола, сказал:

—      Сегодня у меня был тяжелый день. Если позволите,

я пойду спать!

—      Правильно,— отозвался фермер,— я тоже устал.—

И, обращаясь к Элене, приказал: — Принеси одеяло...

Он запнулся, пытаясь вспомнить имя гостя, потом улыб¬

нулся и сказал:

—      Вот ведь забавно: подумай только, я не знаю, как

тебя зовут.

91

—      Панчо, папа,— вырвалось у Элены, но, заметив, что

мать и Эстер смотрят на нее, весьма удивленные такой ос¬

ведомленностью, она почувствовала, что краснеет, и убежа¬

ла за одеялом. Панчо, смущенный не менее ее, уставился

в пол. Минуту спустя он едва слышно попрощался и вышел

вслед за фермером, который со свечой и одеялом в руках

проводил его под навес, где стояла кровать, и сказал:

—      До завтра, спокойной ночи.

Прежде чем снова пересечь двор, дон Томас поднял

глаза на затянутое тучами небо, а потом с беспокойством

взглянул на окно, в котором вырисовывался силуэт доньи

Энкарнасьон. За ужином она тоже смотрела тучей, а это

предвещало семейную сцену. Дон Томас немного помешкал,

чтобы дочери легли, прежде чем он вернется, потом про¬

бежал под дождем через двор и вошел в дом, решив дать

отпор жене.

Как он и опасался, донья Энкарнасьон, оставшись с ним

наедине, не стала больше сдерживать гнев:

—      Послушай, Томас, ты что, с ума сошел? Зачем ты

привез этого чумного?

Возмущенный этим упреком и неуважением к гостю, он

ответил:

—      Взвешивай свои слова. Почему ты так называешь

парня? Я сделал то, что должен был сделать как честный

человек.

—      Случившегося уже не поправишь,— сказала она.—

Но позволь и мне в свою очередь сделать то, что нужно

для нашего общего блага.

Дон Томас испытующе посмотрел на жену. Он слиш¬

ком хорошо знал, что означают ее поджатые губы, что¬

бы не понять, что она забрала себе в голову какую-то

блажь и собирается настаивать на ней со слепым упрям¬

ством.

—      Что ж ты хочешь сделать? — спросил он, не ожидая

ничего хорошего.

Донья Энкарнасьон, не колеблясь, ответила:

—      Отправить отсюда девочек: отослать их в Буэнос-

Айрес к моей сестре.

—      Ты опять за свое! — вспылил муж.— До каких пор

это будет продолжаться?

—      Я забочусь о своих дочерях. Я не хочу, чтобы они

заболели и умерли. Если они останутся здесь, я буду так

волноваться, что моя жизнь превратится в ад.

92

При упоминании о смерти дон Томас содрогнулся. Он

понимал, что жена хочет возложить на него тяжкую ответ¬

ственность за возможное несчастье и что при такой поста¬

новке вопроса он будет обезоружен.

—      Не говори глупостей, пойдем-ка лучше спать,— про¬

ворчал он.— Все уладится.

Он разделся и лег, чтобы кончить этот неприятный раз¬

говор. Жена тоже заняла свое место на супружеской кро¬

вати. Теперь она переменила тактику: уже не говорила,

а плакала. Этот непрекращающийся монотонный плач дей¬

ствовал на нервы дону Томасу.

—      Перестань, ради бога! — взмолился он, чувствуя, что

слезы скорее, чем жалобы, сломят его сопротивление.— Ес¬

ли ты настаиваешь на том, чтобы они уехали, пусть уез¬

жают! Только замолчи, пожалуйста, замолчи! Они поедут

к твоей сестре, раз ты так этого хочешь!

Она сразу успокоилась и скоро уснула. Дон Томас, на¬

против, не мог сомкнуть глаз, жалея, что согласился на

отъезд дочерей. Он сознавал, что ему, крестьянину, не

следовало жениться на дочери богатея. Это была ошибка,

и он расплачивался за нее с тех пор, как его свояченица

уговорила их приехать в Буэнос-Айрес, где, по ее словам,