– Однако Кэрол вовсе не иллюзорна, – запинаясь, едва не брызжа слюной, продолжал Акопян. Лоб его покрылся бисером пота: очевидно, доктор всерьез испугался, как бы Купертино не оборвал связь. – Кэрол реальна не менее, чем вы или я. Вы пытались убить ее, но промахнулись, она сообщила в гомеогазеты о готовящейся революции… и потому революция завершилась лишь частичным успехом. В данный момент мы – то есть весь Ганимед – окружены кордонами терранских боевых кораблей, отрезаны от всей Солнечной системы, живем на сухпайках из резервных запасов, нас теснят по всем направлениям, однако позиций пока не сдаем.
Неодолимый, леденящий ужас накрыл Купертино волной, хлынул в горло, заполнил грудь, проник в самое сердце.
– А для чего мне внушили систему бредовых идей? Кто это сделал? Кто навязал мне ее?
– Никто. Никто вам ничего не внушал. Все это просто защитная реакция психики на чувство вины. Самопроизвольное бегство от реальности. Дело в том, Купертино, что терранские власти узнали о революции раньше времени из-за вас. Осознав, какую роль сыграла ваша невоздержанность на язык в разговорах с Кэрол, вы пытались покончить с собой, но безуспешно и вместо ухода из жизни сбежали от нее в вымышленный мир. Психологически.
– Но если Кэрол сообщила о готовящемся восстании терранским властям, значит, сейчас она в…
– Совершенно верно. Ваша жена лишена свободы, а навещали вы ее в центральной тюрьме Нью-Детройта-Г, здесь, на Ганимеде. И знайте: честно говоря, я даже не представляю себе, какое воздействие окажут мои откровения на ваш вымышленный мир. Возможно, в результате он лишится еще ряда сегментов, возможно, даже рассеется вовсе, целиком открыв вашему восприятию весь ужас нашего положения, все трудности и лишения, которые мы, гани, терпим, оставшись один на один с терранской военной машиной… Завидую я вам, Купертино: все эти три года вы провели, ни сном ни духом не ведая о суровых реалиях нашей жизни, а что будет дальше… посмотрим. Будущее покажет, – пожав плечами, подытожил Акопян.
– Спасибо за откровенность, – помолчав, откликнулся Купертино.
– Не стоит благодарности: я рассказал обо всем этом только затем, чтобы снять перевозбуждение, пока оно не вылилось в кровопролитие. В конце концов, вы – мой пациент, и я обязан заботиться о вашем благополучии. О каком-либо наказании для вас никто не помышлял и не помышляет: серьезность вашего психического расстройства, ухода от реальности, демонстрирует сожаление о результатах собственной глупости в полной мере.
Сделав паузу, Акопян тяжко вздохнул. Впалые щеки доктора посерели от усталости.
– Как бы там ни было, оставьте Кэрол в покое. Мстить и карать – дело вовсе не ваше. Не верите мне, в Библию загляните. Кроме того, она уже понесла наказание и будет содержаться под стражей, пока власть в наших руках.
На этом Купертино прервал разговор.
«А верю ли я ему?» – спросил он себя самого.
Правду сказать, особого доверия к доктору он не испытывал.
«Кэрол, – подумал он. – Ты обрекла наше дело на неудачу, а почему? Из-за мелких семейных дрязг. Из обычной женской обиды, разозлившись на мужа, обрекла целую луну на неравную кровопролитную войну длиной в три с лишним года…»
Пройдя в спальню, Купертино извлек из комода тот самый лазерный лучемет, лежавший все эти три года, с тех пор, как он, улетев с Ганимеда, обосновался на Терре, в коробке с салфетками «Клинекс».
«Пора, – решил он. – Пора снова пустить его в ход».
Сняв трубку видеофона, он заказал кэб. На этот раз он отправится в Лос-Анджелес пассажирским ракетным экспрессом, а личное колесо оставит дома.
До Кэрол нужно добраться как можно скорее. Как можно скорее…
«Один раз ты от меня ускользнула, – думал он, энергично шагая к двери комкварта, – но больше не ускользнешь. Во второй раз я не промахнусь».
Спустя еще десять минут Купертино поднялся на борт, и ракетный экспресс помчал его в Лос-Анджелес, к Кэрол.
Прежде чем отложить свежий номер лос-анджелесской «Таймс», Джон Купертино, не на шутку озадаченный, пролистал газету еще раз. Увы, нужной статьи в ней так и не нашлось.
«Как же так? В чем дело? – в недоумении гадал он. – Совершено убийство, застрелена насмерть привлекательная, сексуальная женщина, и…»
Да, он застал Кэрол на службе, за рабочим столом, застрелил на глазах у коллег, а затем развернулся и беспрепятственно вышел наружу – парализованные страхом и изумлением, сослуживцы Кэрол даже не пробовали его задержать.
Тем не менее в новостях об этом не говорилось ни слова. Как будто всевидящая, вездесущая гомеогазета внезапно ослепла и оглохла.
– Напрасно ищете, – заметил доктор Акопян, устало сгорбившийся напротив, за рабочим столом.
– Что значит «напрасно»? Должна быть! – упрямо возразил Купертино. – Тягчайшее преступление, и… куда они там только смотрят?
Он ошеломленно отшвырнул номер гомеогазеты на стол. Происходящее противоречило элементарной логике, не лезло ни в какие ворота!