В день операции я отпросился с работы и теперь сидел у ее постели (в палате она была одна), пока она приходила в сознание после наркоза. Чтобы чем-то занять себя – читать бы я не смог – тупо заполнял новую служебную телефонную книжку, переписывая номера из старой, потершейся, с выпадающими листками, а главное, не имевшей уже мест для новых записей. Одна из подруг предлагала Ире побыть с ней после операции, но Ира не хотела, чтобы кто-то кроме меня видел ее в беспомощном состоянии. И вообще, ее болезнь была нашей строжайшей семейной тайной, о ней знали лишь несколько наиболее близких людей. Ира запрещала с кем-либо говорить об этом…
В день выписки я зашел в кабинет к Комову, чтобы отблагодарить его. Он был приветлив, но серьезен:
– Понимаете, мы на ходу вскочили в последний вагон уходящего поезда, – сказал он мне. – Поражена была большая часть левой груди, и вырезать пришлось чуть ли не 90 процентов ткани.
Еще он объяснил, что теперь Ире нужно постоянно наблюдаться у них. И если, дай Бог, ближайшие два-три года все будет спокойно, можно будет надеяться, что болезнь отступила.
У меня был конверт с долларами и книга, какой-то роман – кажется, Ирин перевод с французского. От подарков он категорически отказался. Тогда, уходя, я положил конверт и книгу на край свободного стола, который стоял ближе к двери. Но Комов заметил это и очень решительно потребовал, чтобы я забрал деньги, а книгу согласился принять. Просил передать привет его однокашнику Леве Нисневичу.
Наблюдала Иру молодая ассистентка Комова Лена Поддубская. С Ирой у них быстро установились приятельские отношения. Облучение и химиотерапию Ира переносила на удивление легко. Буквально через день могла уже ехать на дачу. В электричке – машины у нас тогда не было. На даче она жила все лето вместе с нашим сыном Мишей, у которого были школьные каникулы, я приезжал только на выходные. Время от времени нужно было косить траву, на участке в двадцать соток это работа! Коса была старая, Ира ею очень дорожила и мне косить не разрешала, потому что я косить не умел. У меня коса постоянно втыкалась острым концом в землю.
Помимо лечения Ира штудировала медицинскую литературу. Выбрала для себя диету, которой строго придерживалась. При этом продолжала работать. В середине девяностых она уже постоянно имела предложения от издательств на переводы с французского. Габриэль Колетт, Борис Виан, Франсуаза Саган – вот авторы, которых она тогда переводила.
Кроме того, она была фактическим директором необычной частной школы, школы вскладчину. Сюда попадали дети, которых по тем или иным причинам в обычной школе ожидали неизбежные психологические трудности. Нам, например, отдавать туда Мишу не советовал знакомый врач-невролог, мотивируя это тем, что мальчик без тормозов. Кто-то считал, что в обычной школе малокультурная среда, кто-то из детей имел физические недостатки, кого-то просто привыкли баловать родители. Надо сказать, что обстановка в нашей школе действительно создалась очень благоприятная. Учителя подобрались незаурядные. Математику преподавала выпускница мехмата МГУ, кандидат математических наук, попадья Лидия Васильевна – у ее мужа, тоже выпускника мехмата, был приход в Подмосковье. Историком был известный ныне писатель Леонид Юзефович, его жена Наташа вела уроки английского. Ира, помимо исполнения функций директора, со временем стала преподавать французский язык. Дети нескольких учителей, как и наш сын, ходили в эту же школу, что в какой-то степени экономило деньги на преподавателей, а главное, создавало домашнюю атмосферу.
Первые обследования после операции, а они проводились каждые полгода, дали хорошие результаты. Появилась надежда на то, что болезнь отступила. Но через полтора года, вернувшись домой после очередного обследования, Ира на мой вопрос: «Ну как?» – с видимым спокойствием ответила: «Неважно». На рентгеновских снимках кости оказались усыпаны черными точками: «Ударило по костям», – пояснила она. Это означало, что надежды на излечение не оправдались, что болезнь не пройдет бесследно. От Комова и Поддубской Иру перевели в отделение химиотерапии.
Сеансы химиотерапии следовали один за другим. Месяц давался на восстановление после каждого сеанса. Ира принимала какие-то американские витамины, в свое время ей рекомендовала их Поддубская, и пила гранатовый сок. Я своевременно закупал и то и другое. Свидетельством восстановления являлся анализ крови. У Иры кровь восстанавливалась на удивление быстро. Да и физическое самочувствие, как и в первой фазе болезни, становилось нормальным буквально за два дня.