Встречи и прощания. Воспоминания о Василии Аксенове, Белле Ахмадулиной, Владимире Войновиче…

Вообще же признаюсь, что я совершенно уничтожена истекшим годом и не надеялась дожить до этого, с которым поздравляю вас. Пусть этот первый ваш год там, где нет нас, будет для вас добрым и упоительным. Хоть душа всегда о вас печется, за Ваську я как-то спокойна: верю в его силы, в расцвет таланта – или как это сказать, не знаю. А ты, Маята, не печалься, ведь все дело в этом расцвете, раз уж я выбрала это условное слово. Короче говоря: пусть Бог хранит вас, и станемте молиться друг за друга».

Когда я начал читать это письмо, непонятный холодок пробежал по спине, я понял, что передо мной ценнейшие свидетельства ушедшего времени. Я вдруг ощутил это время как материальную субстанцию.

Вот тут, разбирая Беллины письма, я получил возможность в полной мере оценить ее человеческие качества: ее умение дружить и любить, ненавидеть подлость и предательство, быть ироничной и самоироничной. Немало попадалось в письмах и стихов, во многом поистине исповедальных, которые теперь, после ее ухода и после того, как я волею судеб оказался читателем ее рукописных строк, воспринимались мною иначе. Я проникся их неподдельной искренностью, их литературным аристократизмом, ощутил в полной мере явленное в них виртуозное владение высокой русской речью, некоторые из этих стихов вошли в мою жизнь, в оставшиеся мне на этой земле годы.

2017 год

«И сердце на клочки не разорвалось…»

(Ирина Радченко)

Солнечное утро. Осень 1996 года. Проснувшись, вижу, что Ира уже не спит. Лежит рядом, еле сдерживаясь от боли. Через какое-то время понимает, что ей нужен гинеколог. Она с детства панически боится врачей. (Однажды, как рассказывала Галя – ее мать, моя теща, – в о время приступа хронического аппендицита Ира терпела боль около двух суток, не разрешая вызвать скорую. В конце второго дня сдалась и позволила позвонить по «03». Но при появлении врача боль чудесным образом исчезла.) Поэтому сейчас она лихорадочно обдумывает, как поступить. И вдруг вспоминает, что мать ее школьной подруги Тортилы – доктор медицинских наук, практикующий гинеколог. Сама Тортила вот уже несколько лет как уехала в Израиль, но мама ее, кажется, осталась в Москве.

Ира созванивается с ней по телефону – у нее сейчас как раз время приема. Я звоню к себе на работу и прошу отгул. Мы берем такси и мчимся в Измайлово сквозь только начинающийся листопад…

Я жду ее во дворе. Она возвращается озабоченная, немногословная. Оказывается, проблема в другом: «Это что такое у тебя на груди?» – строго спросила у нее мать подруги, когда она разделась. А после окончания приема напутствовала Иру требованием немедленно обратиться к маммологу.

Несколько лет назад (Галя еще была жива) Ира уже обращалась к маммологу – тогда Галя заметила у нее небольшое затвердение на груди. Но врач в поликлинике Литфонда оказался на редкость недобросовестным. Не найдя в результатах обследования ничего подозрительного, он, как рассказывала мне Ира, слегка ткнул пальцем злополучное затвердение и объявил, что нет ничего страшного. И даже не предложил зайти хотя бы через год для повторного осмотра. Его недобросовестность оказалась роковой. Ира с тех пор не обращалась к врачам, уверовав в заключение литфондовского горе-специалиста.

Опухоль оказалась злокачественной. Меня, как мужа, попросили зайти в поликлинику, где объявили о необходимости срочной операции. В какой-то момент я не сумел сдержать рвущегося наружу рыдания. Врач стала меня успокаивать, сказала, что рак иногда удается победить, что нужно скорее удалить опухоль. Когда я вернулся домой, Ира, заметив мое подавленное состояние, спросила с присущей ей иронией и вызовом: «Ты что это, хоронишь меня?» В последующие годы она еще не раз обращалась ко мне с этим вопросом, когда боязнь потерять ее отражалась тем или иным образом на моем поведении. Она с самого начала болезни всем своим видом демонстрировала мне, что сдаваться не собирается.

Начались поиски знакомых, которые могли помочь устроиться в онкологический центр на Каширском шоссе. Майя Аксенова вспомнила, что когда-то Белла Ахмадулина лежала там. Обратилась к Белле. Белла моментально откликнулась. Позвонила Ире, стала предлагать деньги, дала телефоны знакомых врачей. Брат Ириного одноклассника Юлика, Лева Нисневич, оказался однокашником известного каширского хирурга Дмитрия Комова и обещал связаться с ним, что решило проблему.

* * *

Операцию делали в январе. Этому предшествовали сеансы облучения и химиотерапии. У Иры выпали волосы. На Новый год она была в парике.