Встречи и прощания. Воспоминания о Василии Аксенове, Белле Ахмадулиной, Владимире Войновиче…

Вскоре ей позвонила домой незнакомая дама, которая представилась сотрудницей департамента образования Тимирязевского района. Начав разговор вполне пристойно, она перешла потом к прямым оскорблениям и ненормативной лексике. Пафос ее сводился к тому, что Ира своим переводом с французского способствует развращению российских женщин и девушек. Я присутствовал при разговоре и посоветовал Ире узнать у этой блюстительницы нравственности, каким образом ей удалось раздобыть наш домашний телефон, а потом положить трубку. Но Ира со свойственной ей терпимостью какое-то время еще продолжала разговор.

* * *

Чуть раньше Иру заинтересовал бельгиец Жан-Филипп Туссен, к тому времени уже мировая знаменитость, автор своеобразных по стилю романов «Ванная комната», «Месье», «Фотоаппарат», переведенных ею на русский язык.

Предваряя одну из публикаций, Ира так характеризовала стиль Туссена: «Литературное творчество, по Туссену, есть, подобно фотографии, заведомо обреченная попытка зафиксировать вечно ускользающее мгновение, остановить бег времени. Его романы состоят из коротких (от полутора страниц до одного слова) фрагментов, разделенных пробелами, или паузами. В этих паузах между стоп-кадрами и течет самое время, которое невозможно поймать, и пульсирует не поддающаяся фиксации жизнь».

Вот такую обреченную на неудачу попытку предпринимаю я сейчас, пытаясь воскресить атмосферу тех лет моей жизни, которые были связаны с Ирой, вернее, с ее стоическим противостоянием смертельной болезни…

* * *

В 2001 году Миша окончил школу и поступил в Институт Азии и Африки при МГУ – в ЦИЕЦ (Центр иудаики и еврейской цивилизации). Выбор специальности происходил при Ирином непосредственном участии. Сын интересовался историей библейских народов, и мама целеустремленно искала высшее учебное заведение, которое наилучшим образом могло бы удовлетворить интересы сына. Сначала предполагалось, что он будет поступать на истфак МГУ, но в последний момент ее заинтересовал упомянутый ЦИЕЦ, и это решило дело. Миша весь год занимался с репетиторами из МГУ и сдал вступительные экзамены блестяще. Это было большой победой и для Иры.

* * *

31 августа того же года было Ирино пятидесятилетие. Она не любила устраивать празднества по случаю своего дня рождения. Но в этот раз я настоял на том, что его нужно отметить в кругу ближайших друзей. В ресторанчике на Покровке мне удалось договориться даже об отдельном помещении. Хозяин оказался симпатичным армянином, который устроил все наилучшим образом. Компания собралась небольшая: мы с Ирой, ее одноклассник и друг юности Юлик Нисневич с женой Ирой, подруга Ляля с мужем Толей и подруга Наташа. Вечер прошел очень хорошо – так, будто никаких проблем со здоровьем у Иры не было.

* * *

Но мы о болезни ее помнили постоянно, об этом невозможно было забыть. Мысль о ней постоянно жила в сознании, хотя мы и не признавались в этом друг другу. Мы просто привыкли к этому за прошедшие годы, притерпелись. И это позволяло сохранять привычный ритм жизни. Даже иногда шутить на эту тему в духе черного юмора. Помню, как-то назвал ее раковой шейкой и сам ужаснулся сказанному. Но ей моя эксцентричная шутка, похоже, понравилась. Не очень нравились ей мои шутки иного рода, специфически мужские, какие я мог иногда себе позволить, находясь в хорошем настроении, дурачась. Я ведь застал еще (будучи на двенадцать лет старше Иры) раздельное обучение в школе, а потом в рыбном институте учился на факультете промышленного рыболовства, тоже сугубо мужском. Видимо, накопленный в те годы «запас знаний» не был в свое время растрачен и вот прорывался порой наружу уже в зрелые годы. Выслушав какую-нибудь остроту такого рода, Ира реагировала иронически-презрительно: «Ивановская улица, рыбный институт!» – на Ивановской в Тимирязевском районе Москвы я жил в детстве, тогда это была окраина.

* * *

К концу девяностых у нас уже не было единодушия в оценке происходящих событий, и мы часто спорили о политике. Ира отстаивала позиции правозащитников, я в тот момент в какой-то степени разделял взгляды так называемых государственников. Я доказывал ей, что она диссиденствует, как в Советском Союзе, а мы ведь уже давно живем в другом государстве, в России: «В нашем государстве!» – самозабвенно восклицал я, принимая желаемое за действительное.

Жарко спорили по поводу бомбежек Белграда натовской авиацией.

Я вопил:

– Как это можно – бомбить столицу европейской страны, да к тому же единственной в Центральной Европе, не покорившейся Гитлеру!

Ира в ответ:

– Милошевич сволочь!..

Конечно, спорили и о назначении Путина. Она категорически не верила выходцу из КГБ. Я возражал, что он работал в командах Собчака и Ельцина и, значит, ему можно верить. Очень скоро, уже к моменту принятия «нового» старого гимна, я признал ее правоту. С бомбежками же Сербии не могу примириться до сих пор.

* * *