Встречи и прощания. Воспоминания о Василии Аксенове, Белле Ахмадулиной, Владимире Войновиче…

Алена же, поселившаяся в высотке, когда Василий уже лежал в коме, рассказывала противоположное. Якобы Вася начал уставать от нервического склада характера Анны, называл ее истеричкой…

В последние месяцы Василий совсем перестал бегать. Даже по скверу Пограничников, который расположен за Яузой прямо напротив их окон. Вообще за то время, что прошло после его сердечного приступа в начале лета, он здорово сдал физически. Теперь вместо любимого бега он занимался дома гимнастикой. Одним из обязательных упражнений стало стояние на голове. Этот один отдельно взятый элемент йоги Майе очень не нравился, но Василий был, как всегда, упрям.

Так и утром 15 января 2008 года после выполнения других гимнастических упражнений Василий постоял положенное время на голове. А потом засобирался уходить. Долго прихорашивался перед большущим зеркалом, висевшим в прихожей. Наконец надел пальто, обмотал шарф вокруг шеи, надел кепку.

– Хорош, хорош, – с добродушной ехидцей заметила Майя, проходя из кухни, – как на блядки собираешься!

И Василий вышел из дома. Внизу у подъезда стоял выстывший за несколько дней «ситроен». Василий прогрел мотор и через арку дома выехал на набережную Яузы.

В назначенном месте его ждала Анна, чтобы сопроводить по его просьбе к врачу в ЦКБ. Они еще не виделись в новом году, это была их первая встреча.

Анна ждала его в условленном месте. И, узнав фиолетовый «ситроен» в общем потоке, заметила, что с машиной происходит что-то неладное. Она побежала навстречу. Видимо, ее охватило уже ощущение несчастья, беды, краха надежд. Когда она подбежала к машине, Василий был без сознания…

* * *

Сознание так и не вернулось к Василию Аксенову до самого конца, до 6 июля 2009 года.

По прошествии нескольких лет я столкнулся с Анной в ЦДЛ, она была на костылях, у нее в результате неудачного и какого-то невероятного падения на улице была повреждена нога. Мы впервые после ухода Василия заговорили друг с другом, как старые знакомые. И наше общение возобновилось. Я оценил, как преданна Анна памяти Василия, оценил ее стойкость в нежелании давать интервью на щекотливую тему, хотя интервьюеры сулили ей, по ее словам, немалые деньги. Основой нашего нового, дружеского общения стала память о Василии. Его круг распался, и мы с ней представляли собой два отдельных осколка этого круга. Мы по-прежнему жили рядом и общались на прогулках с собаками, а иногда и в домашних условиях.

Майя тоже была таким осколком аксеновского круга. Я опекал ее во всех возможных смыслах этого слова, имел от нее генеральную доверенность на любые необходимые для нее действия, в том числе денежные, потому что она уже была не в состоянии даже снять деньги в банкомате. Майя замкнулась в себе от горя, и контакт с нею стал очень труден даже для меня. Я звонил ей, приходил к ней раз в десять дней, раз в две недели, по праздникам и приносил деньги на жизнь и зарплату женщине, нанятой ухаживать за нею. Мы обменивались с Майей двумя-тремя фразами, и я видел, что это ей тяжело. Привыкшая всегда всех одаривать, она по привычке спрашивала меня, когда я уходил:

– Витька, я тебе ничего не должна?

Такая манера обращения была ей свойственна. Она и Аксенова называла Васькой при мне и при других друзьях.

Кроме меня и своей младшей единокровной сестры Ирины, Майя никого не хотела видеть[6].

После смерти Майи (24 декабря 2014 года) я решил описать все, что знал и помнил о последнем годе жизни Василия Аксенова до несчастья, случившегося с ним. Конечно, не мог не показать написанное Анне. Мой текст вызвал ее резкое неприятие. Тогда, дабы не разрушить связующие нас дружеские узы, я пообещал ей не публиковать эти воспоминания.

Но Анна сама разорвала эти узы, демонстративно прекратив общение и тем самым освободив меня от каких-либо обязательств.

Недавно я переписал первую редакцию воспоминаний, добавив в текст опущенные ранее факты, потому что еще раз убедился в том, что давно знал и от чего напрасно попытался отступить: правда превыше всякой дружбы, и никакие привходящие обстоятельства не должны ущемлять ее полноту.

И вот я заканчиваю эти трудные воспоминания. И каков же окончательный итог, окончательный вывод из всего написанного?

Наиболее точное, на мой взгляд, объяснение того, что произошло с Василием Аксеновым в последний год его активной жизни, содержится в жестком по отношению к старшему другу, но справедливом утверждении Александра Кабакова в его диалоге с Евгением Поповым из их книги «Аксенов»:

«Е. П.: И это следовало из всей его натуры тоже. Из того же романтизма, например… Старость? Не может быть. Так не может быть! Ведь он прожил такую огромную, насыщенную, осмысленную, интересную жизнь<…>.

А. К.: Жизнь в таких случаях и таким людям навязывает некоторые… ну, ложные, что ли, решения, загоняя их в ловушку. Ты вот это сделай, жизнь исподтишка советует, и тогда ты и себе самому, и всем вокруг, и вообще жизни и старости докажешь, что ты вовсе не старик…