Встречи и прощания. Воспоминания о Василии Аксенове, Белле Ахмадулиной, Владимире Войновиче…

На наше счастье, нотариус все понял правильно, но потом в коридоре попенял мне, что я не проинструктировал Майю в достаточной степени перед его приходом и что другой нотариус мог бы повернуться и уехать.

Потом закрутилось наследственное дело, в котором Алексей выступал отдельной стороной и повел себя, мягко выражаясь, небезупречно. Ему очень хотелось получить в наследство дом в Биаррице, но по закону три четверти дома наследовала Майя. Алексей начал придумывать обходные маневры, и мне пришлось нанять адвоката для защиты Майиных интересов. После этого он немного «успокоился». Но самое интересное заключается в том, что, вступив в наследство, Майя сама решила отдать этот дом во Франции Алексею, как всегда, оказавшись на высоте.

Мне она так объяснила свой поступок:

– Я делаю это не для Алексея, а для Васи, который его очень любил. Васе было бы приятно, что я так сделала.

Но очень быстро выяснилось, что Алексей не может принять от нее этот великодушный дар, потому что по французским законам должен будет уплатить налог, сумма которого существенно превышает половину стоимости дома. Пришлось искать другую юридическую схему, которую Майя без возражений одобрила.

Переговоры производились через меня и в моем присутствии – Алексей сам просил об этом, зная, что я имею на Майю влияние и что она прислушивается к моему мнению.

Точно так же и единокровная сестра Ирина, ставшая впоследствии наследницей, прежде чем попросить о чем-либо Майю, заручалась моей поддержкой и просила меня предварительно переговорить с ней.

После смерти Васи Майя стала сдавать стремительно, в частности, еще быстрее терять память. Я задавал ей вопросы для проверки, например:

– А помнишь Анатолия Гладилина?

– Гладилина помню, – отвечала она.

– А помнишь Валерия Маевского [12]?

Выяснялось, что даже не всех своих подруг она помнит, а тем более людей более далеких.

А тут еще нанятая обслуживать ее женщина оказала ей медвежью услугу, предложив гулять с собачкой. Ей это давало возможность лишний раз выйти из дома, прогуляться по двору, пообщаться со знакомыми. Потом она стала приглашать своего друга в квартиру и общалась с ним на кухне и в комнате, отведенной для ее проживания.

Перестав выходить из дома, Майя очень ослабла физически. Она уже не обращала никакого внимания на то, что расходы фантастически растут. Но я это замечал и пытался противостоять. Однако особа, живущая у Майи, оказалась непростым орешком.

Когда я звонил ей по городскому телефону и начинал высказывать недоумение по поводу сумм месячных расходов, она внезапно обрывала разговор, моментально перемещалась в Майину комнату и набирала меня по мобильнику. Естественно, я продолжал высказывать неудовольствие, она громко возражала, привлекая внимание Майи. И сердобольная Майя выхватывала у нее трубку и посылала меня «в жопу», это было ее излюбленное возражение в споре. Я ничего не мог сделать, а деньги утекали все быстрее. И сама же Майя порой интересовалась, надолго ли их хватит.

В конце концов мне удалось (сам удивляюсь до сих пор, как это у меня получилось) избавиться от обнаглевшей приживалки. Заступившая на ее место женщина-украинка из Днепропетровска оказалась полной противоположностью своей предшественницы, расходы вошли в приемлемое русло. Наташа, так звали эту женщину, не лезла к Майе с разговорами, беспрекословно повиновалась, и все в этом отношении наладилось.

Но тут последовал заключительный удар судьбы: последнее ее утешение, ненаглядный Пушкин, приказал, как выражались когда-то в России, долго жить.

Майя совсем замкнулась, уйдя с головой в созданный ею самой вокруг себя кокон отрешенности от всего. Утром она «пересаживалась» из постели в кресло и весь день сидела, уставившись в телевизор, смотрела с отрешенным взглядом все подряд: рекламу, сводку погоды, сериал, новости – и ничего из увиденного не помнила. А скорее всего, и не смотрела, а думала о чем-то своем. Так она прожила последние два-три года, вплоть до 24 декабря 2014 года.

Я неизменно приносил ей все публикации Василия, подготовленные мною в периодике, и вышедшие книги, но вряд ли она просматривала больше одной-двух страниц.

Разговоров с нею уже не получалось. Правда, что-то ее вдруг задевало.

Так, однажды я рассказал ей, что по ТВ прошли передачи, посвященные 85-летию Зои Богуславской.

– Что? – переспросила Майя с иронией. – Какое 85-летие? Что я, Зойку не знаю!

Но такие всплески составляли, к сожалению, редчайшие исключения.

Последнее время Майя помнила и узнавала только меня, сестру Ирину, Евгения Попова, потому что он хоть и очень редко, но звонил ей, единственный из давних друзей Василия.

Теперь Майя быстро уставала даже от моего присутствия. Единственное, что сохранилось неизменным, – перед самым моим уходом она кричала, чтобы я слышал, одеваясь в прихожей:

– Витька, я ничего тебе не должна?

2017 год

Сорок лет с Владимиром Войновичем