Встречи и прощания. Воспоминания о Василии Аксенове, Белле Ахмадулиной, Владимире Войновиче…

Более всего поражает читателей, доживших до наших дней, к сожалению, не социально-политическое предвидение, которое составляет суть книги и является результатом глубокого и трезвого осознания советских реалий, а такие эффектные совпадения, как ношение верховным правителем России часов на правой руке и свободное владение им немецким языком. Хотя нельзя не признать, что именно эти частные «предвидения» являются все-таки потрясающими и не поддающимися сколь-нибудь вразумительному объяснению.

Войнович вернулся победителем, а круг стремящихся общаться и дружить с победителем всегда неимоверно расширяется. Наше общение стало иным, менее тесным. К тому же в доме Балтера былые встречи не возобновились. Дело в том, что за прошедшие со времени отъезда Войновича в эмиграцию годы мы с Ирой, дочерью Гали, стали мужем и женой, и центром внимания в доме теперь стал наш с Ирой сын Миша. В Малеевке стремительно менялся состав отдыхающих: писатели при открытии границ устремились за рубеж, и в дом, находящийся посреди деревни Вертошино, теперь редко кто наведывался.

Кроме того, старая дружеская компания распалась. Между Войновичем, с одной стороны, и Виноградовым с Чухонцевым, с другой, произошла в 1987 году серьезная размолвка. Войнович надеялся на их содействие в публикации в «Новом мире» повести «Путем взаимной переписки» – в едь его друзья работали теперь в обновленной редакции журнала. Но они поддержали главного редактора «Нового мира» Сергея Залыгина, который публиковать Войновича не хотел. В 1988 году трагически ушел из жизни Валентин Петрухин, в 1990-м Биргер со своей семьей эмигрировал в Германию.

В прежнем составе мы никогда уже больше не собирались.

Весной 1991 года Галю (теперь уже мою тещу), Иру и меня Войновичи пригласили в их новую квартиру, которую им дали московские власти взамен отобранной при отъезде в вынужденную эмиграцию. Квартира находилась в элитном по тем временам доме в Астраханском переулке. Об этом приеме старых друзей, к сожалению, мне ничего не запомнилось, кроме того, что квартира большая и удобная. И еще – что присутствовали Сарновы.

Тут уместно упомянуть о том, что Бен и Слава Сарновы давно уже стали ближайшими друзьями Войновичей, еще до их отъезда из страны. А во время эмиграции Володя и Бен постоянно находились на связи – телефонной, компьютеров в Союзе тогда еще не знали. Однажды днем Володя позвонил Бену, а тот отсутствовал, и Слава (этот рассказ я слышал в свое время от самих Сарновых) пояснила, что он играет в шахматы у Мунблита, соседа по дому.

Володя, выждав значительное время, позвонил вновь и услышал, что Бен все еще играет в шахматы. Тогда он сказал Славе:

– Передай своему мужу, что на Западе играть днем в шахматы может только наследный принц или очень богатый человек…

Но тот разговор остался в далеком прошлом.

В новые же времена – в самом конце 80-х или начале 90-х – мне запомнился вечер у Сарновых, на котором кроме Володи присутствовала также Галина Старовойтова. На сарновской кухне, где происходил перекур, Старовойтова, говоря о Ельцине, заметила:

– Мы его перевоспитываем всей группой.

Ельцин был тогда одним из сопредседателей межрегиональной группы Съезда народных депутатов, наряду с академиком Сахаровым, и демократы «работали с ним», потому что он имел колоссальную популярность в народе…

Как-то раз Володя пригласил нас в Останкино в качестве зрителей на свое выступление в прямом эфире.

Мы, конечно, присутствовали на вернисаже его первой выставки живописи, где он предстал вполне сложившимся художником-примитивистом. Анри Руссо или Нико Пиросмани вдохновили его на первые шаги на этом поприще или более современные последователи этого искусства, сказать не могу. По поводу явления Войновича-художника Бенедикт Сарнов где-то напишет и потом будет повторять в разговорах, что Войнович, даже не имея специальной подготовки, «берет талантом».

Из работ тех лет отчетливо помню необычайно выразительный портрет Тани Бек с кошкой, шуточную композицию с Пушкиным, Гоголем и Войновичем за пустым столом. Помню и неожиданно свежие натюрморты и пейзажи.

Происходили и еще какие-то эпизодические встречи, не оставившие в памяти отчетливого следа.

А потом Ирина Войнович, видимо, стала следовать негласной табели о рангах, если уместно так выразиться в данном случае, – она не считала наш с Ирой уровень успешности достойным для тесного общения, и на приемы нас, в отличие от Гали, больше не приглашали. Тем не менее мы еще несколько раз оказывались у них в Астраханском переулке: Володя, если мы с Ирой случайно пересекались с ним в ЦДЛ или в другом бойком московском месте, настойчиво приглашал к себе, и это всегда оказывалось в отсутствие супруги.

А отсутствовала она довольно часто: повзрослевшая Оля не хотела возвращаться в Россию, поэтому родители постоянно курсировали между Мюнхеном и Москвой, при этом Ира уезжала чаще как мать.

Соседкой Войновичей оказалась Елена Камбурова. Она приходила при нас, отношения с Володей у нее сложились очень простые и сердечные.