Правда, бывали дни, когда на Ерше появлялось нечто имевшее подобие настоящего, общечеловеческого костюма, но зато бывали и такие, когда по случаю наступивших внезапно морозов на почти обнаженной спине Ерша появлялась привязанная бечевкой подушка, предназначенная ночью служить ему для обычного ночлега, а днем заменять ему отсутствующую шубу.
Но Ерш никогда не унывал.
Он всегда был весел, оживлен, всем и всеми доволен и ежели ссорился со своими временными товарищами, то только под влиянием чрезмерной выпивки, до крайних степеней которой он редко доходил, частью по неимению средств, а частью и по относительному воздержанию.
У Ерша в одном из подмосковных монастырей была родная сестра, помогавшая ему по возможности, а главное, усердно молившаяся за него Богу, чему Ерш придавал особое значение.
Богомолен он был чрезвычайно, и, лишенный чуть не круглый год возможности входить в храм Божий, по оригинальности и «неполноте» своего костюма, он свято чтил праздничные дни, и, неизменно оканчивая их беспробудным пьянством, он начинал их благоговейным выстаиванием всей службы церковной на паперти храма «Николы Грачей», расположенного на углу пресловутой Грачевки.
Милостыни он никогда не просил, но и не отказывался от доброхотных подаяний, неизменно делясь ими с маленькими нищими детьми.
Вообще дети в этом оригинальном мирке пользовались особым сочувствием и вниманием, и мне лично пришлось видеть маленького мальчика Сашу, пригретого нищей старухой, неизменно пребывавшей в одном из грачевских кабаков и нашедшей себе в оригинальном «благодеянии» своем деятельных помощников в среде грачевских пропойц.
Маленького четырехлетнего Сашку, брошенного на произвол судьбы какою-то бесследно пропавшей побирушкой, знала и покровительственно любила вся Грачевка.
Князь, при случайно ниспадавших на него благостынях, экипировывал его с головы до ног; бывший гвардеец, скрываясь временно из дома, не забывал захватить на его долю то коробку конфет, то банку варенья, а то и несколько штук детского платья и белья, которое он выпрашивал у мачехи, искренно его жалевшей и готовой многим поступиться, чтобы выручить его из его временных увлечений.
Временные посетители пресловутого «Склада» почти всегда приносили Сашке из дома посильные «гостинцы», а постоянные жители Грачевки, лишенные этой возможности, делились с ним своими временными доходами и, запасаясь невзыскательной провизией на завтрак и обед, никогда не забывали прихватить или мороженое яблоко, или пару леденцов, или черствый кондитерский пирожок для всеобщего любимца.
Обиды Сашка не видал никогда и ни от кого, и плохо пришлось бы тому, кто даже под влиянием сильного опьянения попробовал бы оскорбить ребенка словом, а не только толкнуть или ударить его.
Вследствие этого у Сашки образовался отчасти деспотический характер, и когда в силу неблагоприятно сложившихся обстоятельств он не получал обычной, сравнительно обильной порции угощения, он его требовал и прибегал к капризным слезам, перед которыми Грачевка положительно пасовала.
Против скупых лавочников тогда шли войной, и не выданные добровольно пряники и леденцы отвоевывались силой.
– Что тебе, ироду, для ребенка леденчика, что ли, жаль?.. – возвышался воинственный, протестующий голос. – Так за мной запиши!.. Ты знаешь, я всегда с тобой, грабителем, расплачивался?.. А то накось что придумал… Ребенка до слез довел!.. Он наш, небось, грачевский, мы его растим и питаем!..
И заботливый воспитатель грязной рукой размазывал по щекам ребенка катившиеся из глаз его слезы, а другой рукой запихивал ему в рот отвоеванный у лавочника пряник или леденец…
Нельзя сказать, чтобы, слоняясь с утра до ночи по кабакам за своими «папеньками», Сашка получал образцовое воспитание, но жизнь он вел по-своему вполне счастливую и в антрактах между угощениями то шарманку слушал до пресыщения, то над ухищрениями знаменитого Петрушки потешался, то на ужимки и гримасы шарманщиковой обезьянки любовался, то засматривался на ученых птичек, занимавшихся предсказанием.
И вот в этот-то своеобразный мир занесла судьба Багриновского, и вот этих-то оригинальных обывателей ему приходилось судить, наказывать и мирить между собою.
Знал он их всех наперечет со всеми их слабостями, пороками и подчас светлыми сторонами их своеобразной жизни.
Маленького Сашку он тоже знал, покупал ему дешевые игрушки, и на Рождество, по возможности принарядив его, не только приводил на елку к своим родным, но и у знакомых на елках набирал все, что мог, для «сына Грачевки», как называл он маленького Сашку.
Сам подчас не в меру много выпивая, Багриновский очень снисходительно относился к пьянству, и когда к нему из полицейских домов приводили задержанных пьяниц, то он, заметив их возбужденное состояние и дрожание рук, начинал с того, что высылал им в отдельную маленькую комнатку при передней по рюмке водки с кусочком хлеба на закуску.
Женского пьянства он не любил и к женщинам-пропойцам относился очень строго, в особенности когда у них в семье были маленькие дети.