Встречи на московских улицах

На следующий день сын Толстого Андрей Львович принёс Гиляровскому рукопись арестанта Лизгаро. Это была исповедь. В конце неё стояли дата и адрес: «18 октября 1899 г., Каинск Томской губ.». Обращение к Толстому заканчивалось словами: «Согласен всё то, что изложено, пустить в печать. Если нужно, переделать и исправить фамилии действующих лиц. Пишу с целью материальной поддержки голодающей семьи».

О деяниях Лизгаро Гиляровский был наслышан, поэтому рукопись печатать не стал, а отправил страждущему от себя 25 рублей и с почтовой квитанцией пошёл в Большой Хамовнический переулок.

– Зачем вы сами это сделали? – укорил его Лев Николаевич. – И так много вдобавок! Лучше бы напечатать. Интересно!

Тогда Владимир Алексеевич сказал Толстому, что Лизгаро много насочинял в своей исповеди и не следует фантазиями арестанта будоражить людей.

– Всё равно интересно прочиталось бы, – возразил Лев Николаевич. – Во всяком случае, очень вам благодарен. Да ему, думаю, больше ничего и не нужно, кроме денег.

Вскоре Гиляровский получил из Каинска благодарственное письмо, чем и порадовал великого писателя.

– Я был в этом уверен, – сказал Толстой и добавил: – А всё-таки когда-нибудь напечатаете!

Скамейка. В 1927–1928 годах в Большом Лёвшинском переулке был построен дом (8а) для жилищного кооператива «Искусство и труд». Заселили его в основном артисты театра имени Е. Б. Вахтангова. У подъездов дома стояли скамейки, которые часто становились местом оживлённых дискуссий.

– Сидя на этих скамейках, – вспоминал солист Ансамбля песни и пляски Советской Армии В. Л. Русланов, – знаменитые вахтанговские актёры живо обсуждали свои внутритеатральные дела. Но были и такие, что выходили из дома просто подышать свежим воздухом. Чаще всего это свидетельствовало о недомогании или болезни, когда на более далёкую прогулку уже не было сил. Так и мой отец в последний год своей жизни спускался с третьего этажа своей квартиры во двор и присаживался на скамейку, по-прежнему окидывал двор «руслановским глазом», но сил для руководящих указаний у него уже не было.

А ведь какой ходок был в молодости этот старейший артист знаменитого театра; с будущей женой Н. П. Русиновой сблизился, можно сказать, в движении. Сохранился рассказ об этом Нины Павловны:

– Ночные прогулки с Л. П. Руслановым начались у нас по необходимости. Уроки в Студии[38] обычно заканчивались за полночь, поэтому по домам мы расходились группами или парами. Как-то раз по дороге домой и я, и Лев Петрович вдруг поняли, что живём, оказывается, совсем рядом – Патриаршие пруды и Малая Бронная, угол Козихинского переулка. После этого открытия вошло у нас в обыкновение совершать вечерние прогулки вдвоём. Так я обрела надёжного провожатого в жёлтой бобриковой поддёвке, да ещё с полными карманами поджаренных чёрных сухарей. Пройдя половину пути, мы всегда отдыхали на Гоголевском бульваре, и сухарики были нашим лакомством. А через сезон, зимой 1921 года, нами уже решался главный вопрос: «быть или не быть».

Итогами этих раздумий стали счастливый брак и скорое рождение сына, к воспоминаниям которого мы обращаемся вновь:

– Возвращаясь к теме скамеек, хочу сказать, что и мы – молодая вахтанговская поросль – часто облюбовывали их для своего отдыха в перерывах между драками, снежными баталиями и другими детскими забавами. Сидя на них, мы невольно становились свидетелями полнокровной жизни обитателей нашего дома.

Ежедневно мимо нас проходил крупный, породистый, красивый мужчина с небольшой бородкой, усами и копной седых волос, выбивавшихся из-под «ленинской», защитного цвета кепки. Поравнявшись с нами, мужчина непременно на ходу снимал свой головной убор и почтительно всем нам кланялся, при этом его седые волосы тут же развевались в разные стороны. Процедура эта происходила в любое время года – и зимой, и летом. В ответ мы своих шапок не снимали, только испуганно вскакивали со своих мест и дружно здоровались…

Странный жилец, демонстрировавший своей изысканной вежливостью уважение к человеку, был президент Академии архитектуры Виктор Александрович Веснин, живший в третьем подъезде, семья Руслановых жила во втором, на третьем этаже. Ниже них жили Р. Н. Симонов с Е. М. Берсеневой, выше – Ц. Л. Мансурова с Н. П. Шереметьевым. Цецилия Львовна была несравненной исполнительницей роли Турандот в одноимённой пьесе. Блистала она и в других спектаклях. «Когда на сцене звучал голос Роксаны – Мансуровой, – писал В. Л. Русланов, – из оркестра вторила ему поющая скрипка её супруга – Николая Петровича. Оба играли каждый свою партию вдохновенно и вместе с Рубеном Симоновым – Сирано[39] – вызывали в зрительном зале благодарные слёзы восторга.