Я смотрю на свои скучные черные туфли и пытаюсь привыкнуть к новому раскладу. Только что я чувствовала себя, ну не знаю, привлекательной и веселой. А теперь я словно ребенок в школьной форме, который разговаривает с учителем.
– Я не сказал, что ты не права, – помолчав, говорит он. – Просто я не на вершине. И в этом-то и проблема.
Ого. Так он решил быть честным. Если бы он не смотрел на меня с таким скромным и искренним выражением лица, если бы я прочитала эти его слова на бумаге, то сказала бы, что он невероятно горделивый, скорее даже эгоистичный. В конце концов, кто открыто признаёт, что его основная проблема в том, что он не директор? Будто его личные амбиции задеты тем, что он второй по важности человек в компании. Как он объяснил мне, жалкому младшему редактору. Вот уж действительно первая из проблем «первого мира».
Но что-то в его лице подсказывает мне, что я неверно трактую его слова, и я как раз собираюсь открыть рот и задать уточняющий вопрос, когда он вскидывает брови и спрашивает:
– А что? Как я выгляжу на работе?
– Ой… – Я нервно смеюсь, потому что это мне обсуждать хочется меньше всего. Что я должна сказать? «Ну, Уилл, раз уж ты спросил. Ты выглядишь и ведешь себя напряженно, как булавка с заостренной иглой. Ты пугающий, слишком серьезный и, откровенно говоря, девяносто девять процентов времени кажешься несчастным».
Всю неделю после нашей неожиданной встречи в «Пейнтид Пони» он почти не смотрел мне в глаза. Будто встречи не было вовсе. Он только отдавал приказы, работал за закрытой дверью по десять часов в день, загадочно уезжал на несколько дней, а в один страшный день уволил Клайва. (Будем честны, он был менеджером по маркетингу, но не разбирался в компьютерах. Его время пришло.)
Но даже если так, главное слово для описания Уилла, которое приходит мне на ум, – это «пугающий».
– Продуктивно, – наконец говорю я, выбрав наименее обидный комплимент из всех возможных. – Ты выглядишь продуктивным.
– Продуктивным, – медленно повторяет он.
– Угу, – бормочу я, сжав губы и не смея произнести ничего более.
Уилл долго с сомнением смотрит на меня, а потом, к моему удивлению, смеется. Я впервые слышу его смех. Он головокружительный, безудержный и звучный. Настолько приятный, что мне жаль, что мир не слышит его чаще. Даже две обернувшиеся женщины у нас за спиной, кажется, так считают.
Я немного наклоняюсь вперед и улыбаюсь шире.
Я не пытаюсь заявить о своих притязаниях. Здесь нет ничего моего. Мне здесь ничего не принадлежит.
Я просто… пододвинулась.
– Знаешь, Саванна, – говорит Уилл, не замечая всего этого, – ты бы далеко пошла в Нью-Йорке. Но давай лучше… оставим работу на работе. – Он останавливается взглядом на доске для дартса и паре, которая, бросив последний дротик, уже направляется к выходу. – Может, сыграем? Или… тебе нужно в «Полар Стар» на бис?
Мне в самом деле нужно туда вернуться. Хотя я отлично обработала того мужчину. Если нам повезло, к этому моменту он уже вручил Лайле свою визитку.
И в любом случае мне пойдет на пользу в кои-то веки развлечься по-другому.
Лайла бы мной гордилась. Она всегда говорит, что мне нужно чаще выходить из дома и особенно делать что-то без Ферриса и Оливии.
– Сейчас я, по идее, должна картинно махать контрактом у себя над головой и уговаривать Лайлу подписать его, но это может подождать, – говорю я, соскальзывая со стула. – Так что пойдем играть.
Пока мы петляем сквозь толпу, я осознаю, что не спросила, а не ждет ли его кто-то в ресторане. Он же не мог прийти один. Он ведь не из тех, кто завершает вечер пятницы в одиночестве в элитном баре?
Я украдкой смотрю на него и внезапно ощущаю прилив жалости.
Как я до сих пор этого не заметила?
Он только что переехал сюда из Нью-Йорка. Оставил там всю свою жизнь, после того как его уволили из издательства. Вернулся сюда спустя целую вечность. И понял, что его тут никто не ждет. Его старые друзья не теряли времени. Тоже переехали, женились, завели детей. И, когда он вернулся домой совершенно опустошенным и поверженным, нуждаясь в друзьях, которые бы заполнили пустоту внутри, их не оказалось рядом. И вот теперь он здесь.
В пятницу вечером.
Один.
И это по-настоящему ужасно.
Все это время он притворялся независимым, невозмутимым и таким… что у него… все под контролем, хотя на самом деле в «Пеннингтоне» в нем видят лишь «нового страшного босса».
Я чувствую, что должна что-то сделать.
Ведь так поступают Кейды: сами привносят в мир перемены, которые хотят в нем видеть.
Нам редко предоставляется шанс помочь окружающим как-то масштабно, а вот по мелочи – каждый день.
Мы сами растем, поддерживая других людей.
И все такое.
Прокручивая в голове эти клише, я направляюсь с Уиллом к доске для дартса и ощущаю прилив энергии.
Я действительно чувствую, что делаю доброе дело.
То есть это, конечно, поступок не того уровня, о котором я бы рассказала семье за ужином, и, как говорят мои родители, налоги с него не соберешь, но уже довольно близко.
Я снимаю три старых золотистых дротика с доски, отхожу к почти стертой красной линии на полу и лучезарно улыбаюсь Уиллу.