Гросс-адмирала Деница эта судьба уже не слишком заботила. Протокол совещаний фюрера по военно-морским вопросам от 22 января 1945 года бесстрастно фиксирует: «Гросс-адмирал предлагает фюреру, чтобы учебный дивизион подлодок, базирующийся в Готенхафене и имеющий в своём составе около 900 унтер-офицеров и 600 рядовых, был бы использован на суше для обороны Данцига. Фюрер отказывается от этого предложения, указывая, что 1 500 ценных специалистов не смогут изменить положения на сухопутном фронте, в то время как каждая отдельная подлодка, действующая на вражеских коммуникациях, представляет собой большую ценность, чем целый этот дивизион, если он используется для борьбы на суше».
Дениц прекрасно знал, что к этому времени большинство «отдельных подлодок» гибло под бомбами, так ни разу и не увидев в перископы противника, но спорить с Гитлером было себе дороже, поэтому в Готенхафен незамедлительно ушёл приказ «Ганнибал» о передислокации в Вильгельмсхафен. Первыми туда ушли лодки, битком набитые личным составом дивизиона и штабом 22-й флотилии во главе с самим Бляйхродтом. Старшекурсники, уже получившие унтер-офицерские звания, отправились на запад поездом, чтобы продолжить практику непосредственно на лодках фронтовых флотилий. Оставшимся в Готенхафене под командой корветтен-капитана Вильгельма Цана 918 курсантам младших групп было предписано догонять свою учебную флотилию на «Густлоффе» вместе со вспомогательным персоналом. Учитывая, что тот состоял из 373 машинисток, поварих и телефонисток женского морского корпуса в возрасте от 18 до 25 лет, курсанты считали, что по части хорошей компании им повезло больше всех.
Срочно подготовить к плаванию огромное судно, три года недвижно простоявшее у стенки, было, что называется, «задачей для богов». Именно такими флотскими богами могли считаться опытные специалисты, срочно откомандированные в Готенхафен из резерва торгового флота. Новый капитан «Густлоффа» б4-летний Фридрих Петерсен только что вернулся из английского плена, будучи обменян на двух британских судоводителей. Великолепная школа морской практики была и у пяти прибывших на «Густлофф» штурманов во главе со старпомом Луисом Ризом. Около тридцати флотских специалистов были переведены в члены экипажа вплоть до завершения перехода. Остальные питомцы
Цана без роздыха трудились на изготовке плотов и подвозе снабжения с береговых складов. Что до девушек из вспомогательного морского корпуса, то они продолжили исполнение своих обычных канцелярских, поварских и прачечных обязанностей.
Первоначально предполагалось, что на «Густлоффе» дополнительно к курсантам разместится около двух тысяч жителей эвакуируемого Готенхафена. Задача принять на судно 3,5 тысячи человек вместо положенных двух осложнялась предписанием пропускать эвакуируемых на лайнер лишь при наличии особого разрешения на право выезда, заверенного местным партийным руководством. Пассажирский помощник отвечал головой за каждого зайца, пробравшегося на судно без соответствующей партийной «визы».
Возможно, как раз из такой процедуры родился позднейший миф о шедших на лайнере «отъявленных нацистах», но подобные эвакуационные документы заверялись, например, и райкомами партии в блокадном Ленинграде, подтверждая вовсе не принадлежность жителя к функционерам ВКП(б), а всего лишь тщательность фильтрации при перемещении населения из прифронтовых районов в глубокий тыл. На «Густлоффе» эту фильтрацию довели почти до абсурда. Даже когда к борту подъехали машины военного госпиталя Готенхафена со 1б2 тяжелоранеными, стоявшие у трапа фельджандармы не позволили поднимать на судно носилки до тех пор, пока досконально – при 18-градусном морозе! – не проверили документы у всех новоприбывших, от врачей до метавшихся в бреду солдат. Столь же строгой проверке подвергся у трапа судна и городской роддом во главе с одним из лучших гинекологов страны профессором Рихтером – хотя многим из женщин предстояли роды в ближайшие часы (до отхода «Густлоффа» на нём родилось шесть здоровых малышей).
Очередь безмолвно двигавшихся к трапу людей удлинялась изо дня в день. Список пассажиров перевалил сначала за четыре, потом за пять, наконец, за шесть тысяч. В последнюю декаду января морозы не раз уходили за 20-градусную отметку снижаясь лишь при снегопадах, но ни холод, ни снег, ни многочасовое ожидание не вызывали у беженцев протестов. Соседи тактично отворачивались в сторону от матерей, кормивших грудных младенцев, стоя спали прижавшиеся друг к другу в плотной толпе старики, дети прятали от снега под пальтишки укутанных кошек и канареек. Многотысячная толпа черпала силы для терпения в редких взглядах на затемнённые громады высившихся над нею лайнеров. Они были зримым залогом того, что ад недавнего бегства наконец останется позади.