Исключениями из принципа «в тесноте, да не в обиде» стали просторная «фюрер-каюта», приютившая семью обербургомистра Готенхафена, и офицерский салон, где устроилось семейство городского крайсляйтера с двумя слугами (главы обоих семейств разрешения на эвакуацию не получили). Впрочем, и там «просторы» были относительны – семья бургомистра насчитывала тринадцать человек, а жена и пятеро детей крайсляйтера ухитрились втащить в свой салон почти тонну личных вещей. Добиваться соблюдения обязательной для «простых смертных» нормы в тридцать кило на человека в данном случае было бесполезно – на партийную верхушку утверждённые ею самой нормы никогда не распространялись.
Благодаря электрикам из курсантов, наладившим судовую трансляцию, пассажиры, начиная с 29 января, регулярно слушали последние судовые и городские новости, перемежаемые бодрыми заверениями прусского гауляйтера Коха: «В этот час все мысли фюрера с нами. Он никогда не сдаст Восточную Пруссию. Наша величайшая безопасность заключена в непоколебимой вере фюреру!» У самого Коха эта вера, очевидно, была не слишком прочной: на случай своего бегства гауляйтер затребовал два ледокола, постоянно находившихся под парами. Во Фленсбург сбежавший «защитник Пруссии» прибыл с подвалом старых вин и персональным лимузином, тут же раздобыв фальшивые документы для поспешной сдачи англичанам. Что, впрочем, не избавило его от позорной смерти на польской виселице. Но до мая ещё было далеко, а пока беженцы на «Густлоффе» пытались понять из слов своего партийного руководителя только одно: успеет их судно выйти в море до прорыва советских войск в город или не успеет?
Утром 30 января от Деница пришло долгожданное разрешение на выход в море теплохода «Вильгельм Густлофф», парохода «Ганза» и беженского судна «Вильгельм Бауэр» (в недавнем прошлом – базы подлодок, однотипной с затонувшим рядом «Копхамелем»). Четыре портовых буксира, не без труда вырвав корпус лайнера из удерживавшего его ила, повели «Густлофф» сквозь битый лёд к середине гавани. С высоты мостика заснеженная набережная Оксхёфт местами казалась совершенно чёрной от колонн беженцев, продолжавших грузиться на остающиеся у причала суда. В том числе и на «Вильгельм Бауэр», который, как надеялся капитан Петерсен, уже должен был дожидаться его у выходного буя. Судя по водолазному боту под кормой плавбазы, там возникли какие-то неполадки с винторулевой группой. На «Ганзе» все трапы были убраны, но с баржи, ошвартованной у правого борта парохода, ещё шла погрузка угля.
Миноносец «Лёве» передал «Густлоффу» флажной сигнал дожидаться на якоре подхода остальных судов. Но первое пополнение подошло к нему не из бухты, а с моря: обледенелый спасательный буксир «Ревель» доставил на борт лайнера ещё пятьсот измученных холодом и качкой беженцев из Пиллау. Среди них оказалась готовившаяся к родам молодая жительница Эльбинга, которая расплакалась от счастья при виде ярко освещённой тёплой «Густлофф-клиники» профессора Рихтера.
Вскоре к «Густлоффу» присоединилась «Ганза», но ремонт руля на «Вильгельме Бауэре» затягивался, поэтому из штаба поступило распоряжение более никого не дожидаться. Сопровождаемые миноносцем «Лёве», тральщиком «М-35» и торпедоловом учебной флотилии «ТФ-19», оба пассажирских судна двинулись на внешний рейд. Только там капитаны смогли, наконец, узнать свои порты назначения: «Ганзе» предписывалось идти во Фленсбург, «Густлоффу» – в Киль.
Их совместное плавание на запад продолжалось ровно семь минут – рулевая машина «Ганзы» отказала, и тральщик отправился в Готенхафен за буксирами. Вскоре на «Густлофф» пришло распоряжение командира службы мореплавания района Готенхафен корветтен-капитана Леонхардта продолжать плавание под охраной «Лёве» и «ТФ-19». Для огромного лайнера такой эскорт был более чем скромным. Маленький миноносец «Лёве» (бывший норвежский «Гиллер») имел всего лишь два 40-мм орудия и несколько зенитных пулемётов. Трёхсоттонный «ТФ-19» с его двумя 20-мм зенитными автоматами мог считаться и подавно символическим защитником. Радиолокационная и гидроакустическая аппаратура на обоих кораблях отсутствовала. Но выбирать не приходилось – гигантские масштабы эвакуации заставляли Кригсмарине распылять свои свободные от сопровождения воинских транспортов эскортные силы между десятками беженских и госпитальных судов. Многие «гражданские рейсы» совершались вообще без эскорта.
Погода не благоприятствовала плаванию: шторм и снежные заряды временами сводили видимость почти до нуля, затрудняя следование в кильватерном строю. Особенно трудно приходилось торпед олову: слабая машина не позволяла точно удерживать корабль на курсе, и его то и дело сносило с фарватера. Мин при этом он не потревожил, но резкий удар днищем о каменистую банку вызвал поступление воды в машинное отделение, после чего командиру миноносца пришлось сопровождать аварийный торпедолов назад в Готенхафен.