Вторая мировая: иной взгляд. Историческая публицистика журнала «Посев»

В очередной раз я попал в Сталинград уже во время войны, в начале 1942 года. Я ехал с Урала на Северный Кавказ с заездом в Сталинград. До Саратова добрался благополучно, но в Саратове застрял. Четыре дня ожидал поезда на Ртищево, чтобы там пересесть на Поворино, а оттуда на Сталинград: прямого пути из Саратова на Сталинград, как известно, нет. Ещё до революции решено было вести ветку на линии Саратов – Астрахань, на Царицын, но за время советской власти так до самой войны её и не удосужились построить.

Тысячи военных и гражданских сидели в Саратове на вокзале и не могли выехать на запад: не было поездов. Говорили, что в Ртищево и Поворино ещё хуже: там можно просидеть и по месяцу.

В измученной, голодной толпе пассажиров краем уха я услышал, что ветку Владимировка – Сталинград в связи с войной, спешно провели. И я выехал на Владимировку.

Дорога, верно, была построена. Пассажирского движения, конечно, не было, и ехать можно было только на авось, в товарном поезде. Поздно вечером, в кромешной тьме, мы, пробиравшиеся на Сталинград, разыскали на запасных путях поезд из нескольких крытых вагонов и платформ и разместились кто как мог. На платформах стояли стальные коробки-заготовки для танков, их везли, наверно, на сталинградский тракторный. В одной из таких коробок я ехал до Сталинграда: весной ещё не пахло, а стальные стенки, казалось, ещё усиливали холод до того, что мы промерзали до костей.

Что это была за дорога… По степи разбросали шпалы, к ним прибили рельсы, кое-где сделали выемки, на скорую руку прогибающиеся мостики – поезд шёл, вихляясь из стороны в сторону, как разбитая телега по ухабам. Сто километров мы ехали трое суток. Эта дорога была единственной, по которой потом эвакуировали Сталинград и подвозили к нему подкрепления и боеприпасы во время сталинградской битвы.

Поезд остановился, не доехав до Волги; на паром-переправу не пускали никого: как всегда, властям в каждом мерещился шпион и диверсант. Шесть километров до Тракторного прошли пешком – половину пути, через Волгу, шли по зеленоватому, почти прозрачному метровому льду, кое-где занесённому снеговыми плешинами. Был яркий солнечный день, тянул морозный предвесенний ветерок, покалывавший лицо и лёгкие; почему-то казалось, что воздух пропитан тяжёлой тревогой ожидания. По крутому правому берегу у Чёрного Рынка, перед Тракторным, копошились десятки фигурок: рабочие достраивали железную дорогу.

Город был придавлен тревогой, ожиданием, недоумением, растерянностью. Что делать, кого ждать, за кем идти? Казалось, будто даже в дыме заводских труб таилась настороженность. Ползли трамваи, изредка проезжали автомобили, проходили команды военных, у городской товарной станции сгружали или грузили на платформы, не поймёшь, новенькие тяжёлые американские грузовики, но во всём этом не было обычного городского оживления: словно всё, что видели глаза, проходило замедленно, чем-то пригнетённое. Ещё резче выпятилась бедность, нужда, нищета: даже на главных улицах грязь, запустение, половина магазинов закрыта, у хлебных лавок вытянулись хвосты, прохожие угрюмы, озабочены, измусоленные столовки с вонючей толчеёй и голодными обедами из пустой ячменной баланды, – казалось, город вернулся во времена военного коммунизма. И, как всюду в тот год, не видно было ни одного радостного, возбуждённого или вдохновлённого, энергичного лица: каждый кое-как лишь подчинялся необходимости и безвольно плыл по течению.

Население поредело – за счёт не только мобилизованных в армию, но и угнанных на оборонные работы. В степях до Дона и за Доном рыли землю тысячи сталинградских женщин – освобождали только особо ответственных работниц и имевших грудных детей, в том случае, если детей не на кого было оставить. Тысячи женщин погибли на этих работах, тысячи искалечились, оставив после себя тысячи сирот, – только для того, чтобы был выполнен приказ власти, так как возведённые укрепления не задержали немцев ни на один день. Власть знала, что так будет, она не могла об этом не знать, так как всюду такие же оборонительные сооружения точно также ни на день не задерживали немцев, – но власть всё-таки гнала женщин на работы, в любую погоду, невзирая ни на что. Не для того ли только, чтобы показать, что она, власть, всё же существует и что-то делает?

Власть знала то, о чём многие из нас не догадывались. Немцы ещё были под Киевом, а под Сталинградом уже было приказано возводить укрепления. Многие ли могли тогда предполагать, что немцы дойдут до Волги? Власть не предполагала: она знала. Она знала, что защищать её не будут.

Рыть окопы, противотанковые рвы, строить ДОТы и ДЗО-Ты, блиндажи начали под Сталинградом летом 1941 года; работы продолжались зимой, весной и летом 1942 года – для того, чтобы все возведенные линии обороны были брошены почти без задержки и чтобы немцы чуть не триумфальным маршем прошли до самого центра города.