Вторая мировая: иной взгляд. Историческая публицистика журнала «Посев»

Я тогда был на Северном Кавказе, защищал от немцев дорогу на Баку. И как прежде, издали следил за родным городом, ловил о нём каждый слух; расспрашивал и позже. Уже были разрушены сотни городов, тысячи сёл и деревень были превращены в прах, – а каждое слово о своём родном городе ранило всё-таки больнее: казалось, будто ранили меня самого.

Что же это было – битва за Сталинград? Величайшее геройство, покрывавшее нас, народ наш, неувядаемой, на весь мир прогремевшей славой? Или в самом деле Сталинград – свидетельство стратегического гения Сталина, свидетельство правильности партийного руководства, благодаря которому мы будто бы только и победили в прошлую войну, как нас стараются в этом убедить?

Только не последнее: эта версия – для дурачков. Сталин мог присвоить себе победу только потому, что, волею судеб, в прошлую войну Россией правили большевики. Но разве при любом другом правительстве мы не повторили бы Сталинграда, это второе за последние полтораста лет наше Бородино? Кто же может в этом сомневаться. Повторили бы и, верно, даже с меньшими жертвами и с лучшим исходом, чем при жестоком, думающем только о коммунизме и о себе, Сталине. В пользу этого свидетельствует вся наша история, – от Ледового побоища, Куликова поля, Полтавы и Бородино. Мы, народ, побеждали, а не Сталин.

Сталину нет дела до народа. Неизвестно только, почему немцы, даже перейдя Дон, не беспокоили Сталинград налётами. Армия отступала от Дона к Волге, а приказ об эвакуации ещё не был дан. Заводы продолжали работать на полную мощь, рабочие и служащие под страхом расстрела не могли покинуть своих мест и, чувствуя, что надвигается что-то страшное, ждали неизбежного. И только часть начальства и ловчил, как крысы с тонущего корабля, начали разбегаться – за Волгу, в Камышин, в Саратов, в Астрахань. А население было обречено.

Судьба пришла в один из августовских дней. Этого дня ждали давно – но он пришёл неожиданно, зловещим гулом моторов: сотни самолётов, эшелон за эшелоном, закрыли небо, и город покрылся чёрными цветами взрывов. На три четверти деревянный, город вспыхнул, как коробок спичек: через час-два после первого налёта пламя полыхало вдоль Волги на двадцать пять километров. Обезумевшее население кинулось спасаться – в пламени сгорели десятки тысяч человек.

Только тогда началась самочинная эвакуация: люди бросились в степь, на север, на юг и к Волге; на пароходах, на баржах, на лодках, на самодельных плотиках пытались перебраться на левый луговой берег. Нацисты методично, беспощадно и безбоязненно продолжали бомбить мирное население, метались над Волгой и, охотясь за баржами, пароходами и лодками, топили и расстреливали ополоумевших людей.

Кто виноват в гибели тысяч и тысяч моих родных сталинградцев, как не «великий стратег» Сталин, не разрешивший населению заблаговременно уйти из города? И что он выиграл этим?

Деморализованные, потерявшие командование войска отходили, бросая позицию за позицией. Войска растянулись на север и на юг от города, только часть их уткнулась в Волгу. Тут их настиг сталинский приказ: ни шагу дальше! Заградительные отряды из войск НКВД за Волгой расстреливали на месте каждого, кто перебирался на левый берег; на правом берегу тоже расстреливали всех, пытавшихся переправиться через Волгу. Смерть была впереди и позади, позади была ещё и Волга – встав к ней спиной и стиснув зубы, солдаты вынуждены были начать обороняться. Так началась беспримерная по кровопролитию, ожесточённости и бессмысленности сталинградская битва.

Да, и по бессмысленности. Почти беспрепятственно дойдя до центра города, немцы водрузили над универмагом, в котором расположился Штаб Паулюса, свой флаг и заняли Тракторный, Баррикады, Красный Октябрь, посёлки Нефте-синдиката, за Царицу, Елыпанку, но на этом и остановились. Они могли «напоить в Волге коней»: они вышли к Волге. Но на севере они остановились у Чёрного Рынка, на юге – у Букатино: они заняли всего километров двадцать в ширину и не пошли дальше ни на север, ни на юг. Переправиться через Волгу они не могли: попытка их переправы в Затон была тотчас же пресечена. Почему в таком случае нельзя было драться с немцами с севера и с юга, а надо было бессмысленно перемолоть десятки тысяч солдат и командиров на жалкой полоске правого берега, у самой воды? Только разве ради престижа власти, только для того, чтобы Сталин мог сказать, что благодаря его «гениальной стратегии» Сталинград не был немцам сдан? Или потому, что на этой полоске людей легче было заставить драться, так как им некуда было бежать?

Бросив большинство населения и лазареты с тысячами раненых (все раненые погибли: сгорели, задохнулись, были убиты) на волю врага, остатки войск закрепились в домах на узкой прибрежной полосе в несколько километров, от центра города к северу; кое-где эта полоска в глубину равнялась всего сотне метров. Ночами на паромах, зимой по льду, на эту полоску беспрерывно шли и шли подкрепления – и гибли под огнём. А фланги, между тем, молчали, тогда как за ними оставались необозримые ещё пространства, а не воды Волги.