Вторая модель

Склонившись пониже, я пригляделся к холмику, смахнул с него несколько листьев и прутиков. Да, шуберт был мертв, мертв безнадежно и бесповоротно. Челюсть его отвисла, в брюхе зияла огромная рваная рана. К трупу, уже начавшему ощутимо пованивать, бесконечными вереницами стекались почуявшие наживу муравьи и прочие твари, не брезгующие падалью.

– Но что же случилось? – проговорил Лабиринт, покачав головой. – Кто мог это сделать?

В кустах зашуршало. Мы поспешили повернуться на шум.

Поначалу нам не удалось разглядеть ничего. Но вот один из «кустов» шевельнулся, и только тогда мы смогли различить очертания зверя. Должно быть, он стоял там и наблюдал за нами с самого начала – огромный, поджарый, длиннотелый, с оживленным блеском в глазах. На мой взгляд, он чем-то напоминал койота, только сложением оказался гораздо массивнее. Густой мех зверя свалялся колтунами. Слегка приоткрыв пасть, зверь молча, изучающе рассматривал нас, словно донельзя удивленный нашим появлением.

– Зверь-вагнер, – глухо сказал Лабиринт, – только как изменился, как изменился… Я его еле узнал.

Зверь потянул носом воздух, вздыбил шерсть на загривке и внезапно попятился назад, в тень. Секунду спустя он скрылся из виду.

Мы оба на время умолкли, не двигаясь с мест. Наконец Лабиринт встрепенулся.

– Так вот, значит, в чем дело, – сказал он. – С трудом верится. Почему? Что с ними…

– Адаптация, – пояснил я. – Если вышвырнуть за порог обычного домашнего кота или пса, вскоре он одичает.

– Да, – согласно кивнул доктор. – Чтобы остаться в живых, пес вновь станет волком. Таков закон дикого леса, и мне следовало это предвидеть. Так происходит со всем на свете.

Вновь оглядев мертвое тело в траве, я обвел взглядом безмолвные заросли. Адаптация… а может быть, нечто гораздо худшее? В голове брезжили кое-какие мысли, однако от разговоров о них я до поры решил воздержаться.

– Хотелось бы взглянуть и на других, – сказал я. – Хоть на нескольких. Давайте поищем еще.

Лабиринт согласился, и мы принялись неторопливо шарить в траве, отодвигая с дороги ветви кустов и деревьев. Я подыскал себе палку, но Лабиринт опустился на четвереньки и начал ощупывать землю перед собой, насколько хватало рук, устремив близорукий взгляд вниз.

– В зверей превращаются даже дети, – заметил я. – Вспомните индийских девочек, воспитанных стаей волков. Никто поверить не мог, что это обычные девочки.

Док Лабиринт согласно кивнул. Приуныл он изрядно, и в этом его нетрудно было понять. Он оказался не прав, допустил ошибку в изначальной идее и только сейчас начал осознавать все ее последствия. Да, в обличье живых существ музыка уцелеет, вот только он позабыл урок, преподанный садом Эдемским: едва сотворенное, живое создание начинает существовать само по себе и, таким образом, перестает быть собственностью творца, творец больше не может лепить из него что заблагорассудится. Должно быть, Бог, наблюдая за развитием человека, видя, как Его творения преображаются, меняются в соответствии с необходимостью выжить, был опечален – и посрамлен – нисколько не меньше, чем док Лабиринт.

Конечно, теперь его музыкальным созданиям не угрожала гибель, однако это больше не значило для доктора ничего, так как склонности к тому самому, ради предотвращения чего он их создал, к надругательству над прекрасным, на его глазах проявились в них же самих. Поднятый на меня взгляд доктора был полон муки. Да, выживание своих творений он обеспечил, но тем самым уничтожил весь его смысл, всю ценность. Я, как сумел, улыбнулся ему, однако он поспешил отвести взгляд в сторону.

– Не расстраивайтесь вы так из-за этого, – сказал я. – В конце концов, зверь-вагнер изменился не так уж сильно. Разве он не отличался грубостью и буйством нрава с самого начала? Разве не был изначально склонен к насилию и…

Тут я осекся на полуслове: док Лабиринт вскочил, отдернул от травы руку и, вздрогнув от боли, схватился за запястье.

– Что с вами?

Я поспешил к нему. Дрожа всем телом, доктор протянул ко мне тонкую старческую ладонь.

– Что с вами? Что случилось?

Я развернул руку доктора тыльной стороной кверху. Рука его оказалась исполосована вспухшими алыми рубцами. Очевидно, Лабиринт был ужален или укушен кем-то, прячущимся в гуще травы. Опустив взгляд, я с силой поддел траву носком ноги.

Трава всколыхнулась. Вспугнутый мною, к ближайшим кустам проворно покатился небольшой золотистый шар, поросший тончайшими иглами, точно стебель крапивы.

– Поймали? – крикнул док Лабиринт. – Ловите, скорее!

Я бросился следом за шаром, расправляя носовой платок, чтоб уберечься от игл. Шар лихорадочно заметался из стороны в сторону, пытаясь удрать, но наконец мне удалось накрыть его платком.

Поднявшись на ноги, я перевел дух. Док Лабиринт глядел на трепыхающийся узелок в изумлении.

– Глазам не верю, – сознался он. – Знаете, идемте-ка лучше домой.

– Кто это?

– Один из жуков-бахов. Но как изменился…