Вторая попытка

Так наш герой оказался перемещен в недрах здания Налбандянки из одного крыла в другое; из непрезентабельного кабинета, давящего на неокрепшую психику юноши канцелярской бесприютностью, – в шикарную гостиную, устланную рукотворными коврами, обставленную модной мягкой мебелью явно заграничного производства, освещенную замысловатыми бра на стенах, ненавязчиво украшенных хорошими копиями великих мастеров эпохи Возрождения. Сержант, препроводивший фигуранта почетным конвоем, молча указал на одно из роскошных кресел возле одного из журнальных столиков, и удалился по-английски, не прощаясь. Брамфатуров уважительно оглядел новое место своего пребывания, поискал глазами на столике пепельницу, нашел ее, заглянул под столик на подставку, на которой обнаружил кучу забугорных журналов – из тех, что в Советском Союзе считались если не совсем подрывными, то уж совершенно нежелательными точно. Наткнувшись среди периодики на «New Yorker» за прошлый месяц, он закурил, дернул за веревочку торшер при кресле и углубился для начала в содержание: мол, интересно, чем потчуют капиталистические интеллигенты свою пресытившуюся буржуазную публику? Причем так углубился в выяснение этого вопроса, что полковнику Семиречному пришлось не только несколько раз деликатно кашлянуть, но и громко поздороваться, чтобы оповестить фигуранта о своем присутствии.

– Здрассте-здрассте! – радостно откликнулся Брамфатуров, кладя раскрытый журнал на стол обложкой кверху. – Ну, с идеологическим урядником я уже общался. С идеологическим исправником беседовал. Осталось с идеологическим духовником доверительные отношения наладить. Тем более, что меня наконец-то почтил своим присутствием настоящий старший майор!

– Я полковник…

– Вижу, вижу. Папаха вам к лицу.

Полковник рефлексивно схватился за голову: уж не забыл ли он снять головной убор в помещении. Тут же спохватился: да я ведь в штатском! Какая к лешему папаха? Ну и жук этот шустрый лаборант Дидро. Хотя на его вкус, он не то, не другое и не третье, а однозначно – Янус. Уж слишком многолик, зараза…

– Пожалуй, остановлюсь на вашей кандидатуре, господин полковник, поскольку опасаюсь, что после вас побеседовать со мной явятся не генерал Галустов, генерал Анветангян или на худой конец генерал Астаров, а какой-нибудь сержант Вертухайло или старшина Зуботыкин. И беседа у нас получится соответствующей их говорящим фамилиям…

– Как я понимаю, спрашивать вас, откуда вам известны звания и имена начальников наших управлений, бессмысленно, – сообщил Семиречный, усаживаясь напротив фигуранта в такое же роскошное кресло. – Тогда спрошу о другом. Как насчет кофе с бутербродами?

– Сразу чувствуется класс! – восхитился Брамфатуров. – И по помещению, и по обращению… Нет, я всегда считал, что ПГУ давно пора выделить в самостоятельную службу. Помилуйте, полковник, что у вас может быть общего с этими инвалидами идеологической войны?

– Кирилл Викторович, с вашего разрешения, – представился Семиречный, стараясь не выдать ненароком, насколько по сердцу пришлись ему слова фигуранта. Большая часть сотрудников этого управления думала точно также. – Так, как насчет немножечко подкрепиться, Владимир Владимирович?

– Этим уважительным обращением по имени-отчеству вы, Кирилл Викторович, уже подкрепили меня до nec plus ultra[323]. Но все равно не откажусь отведать даров вашего спецбуфета. Трех бутербродов мне, пожалуй, хватит: с палтусом холодного копчения, с гемпширской ветчиной на косточке и с сыром гуди. Кофе, пожалуйста, без сахара…

– Может, еще с икоркой бутербродик возьмете? Она у нас отменная, как зернистая, так и паюсная…

– Ох, Кирилл Викторович, умеете вы соблазнять и уговаривать! Небось не один год в добывающих агентах за границей прослужили. Человек глазом моргнуть не успеет, а он уже завербован, поставлен на пэгэушное довольствие и вовсю гонит сверхсекретную информацию во благо нашего социалистического отечества… Ладно, грех сопротивляться, добавьте к списку бутерброд с паюсной икрой, черт с ним, с этим Галичем и его строгим предупреждением:

Не делить с подонками хлеба,
перед лестью не падать ниц,
и не верить ни в чистое небо,
ни в улыбки сиятельных лиц.

– Разумно рассуждаете, Владимир Владимирович, – не поддался на провокацию разведчик. – Конечно же черт с ним! Разве еврей может чему-нибудь хорошему научить?

– Вы это на марксизм, психоанализ или все же на христианство на-мекаете?