Вторая попытка

– Ваш snack[338], пожалуйста, – продолжая поражать воображение русских школьников своими познаниями в области иностранных языков, доложил официант, расставляя по всему столу примерно тоже самое, что подробно описано нами в главе Show must go on. – Шашлык будет готов через пятнадцать минут. А это… Это ваш лимонад, – подмигнул он заговорщически и, окинув стол профессиональным взглядом – все ли расставлено так, как надо, – с достоинством удалился.

Двое посетителей, которых Брамфатуров представил как экзаменаторов, таковыми на самом деле, конечно же, не являлись. Хотя к ПГУ имели самое непосредственное отношение. Один из них – полковник Семиречный – уже знаком читателю. С другим – майором Бестужевым-Аллахвердяном, а вовсе не подполковником Алояном – вот-вот познакомится…

Судя по едва тронутой закуске и только на треть опустошенной бутылке водки[339], пэгэушники опередили нашу троицу не более, чем на полчаса. Треть этого времени ушла у полковника Семиречного на ожидание срочно вызванного им из дому майора, оставшиеся две трети – на введение в курс дела, в частности, на объяснение того, что такое Янус, и кто под этим оперативным псевдонимом скрывается. Слава Богу, тупых в ПГУ не держат, и полковнику не пришлось всё, мелко разжевывая, повторять по десять раз. Достаточно было трех, чтобы майор всё запомнил, уяснил и готов был в дальнейшем применить полученные знания по оперативному назначению. К настоящему моменту нашего повествования полковник Семиречный уже успел сообщить майору Бестужеву-Аллахвердяну о том, что Янус, по всей видимости, действительно хотел сообщить представителю ПГУ какую-то важную информацию, но так как он, Семиречный, повел себя неправильно, ибо старался для Астарова, а не для родного управления, то Янус, раскусив его, ничего конкретного ему не сообщил.

– Твоя задача, Ваган Павлович, встретиться с ним тайно, вдали от топтунов Пятого и Второго управлений, убедить в крайней заинтересованности ПГУ в его информации, предложить в обмен на нее любые райские кущи, вплоть до твердого обещания зачислить его на втором курсе в группу международного обмена студентами, и узнать, что именно он хотел мне сообщить…

– На какую страну при обещании обмена упирать? – деловито осведомился майор. В блокнот, которого при нем не имелось, он ничего не заносил, но по всему было видно, что вся необходимая информация надежно запечатлевается в его тренированной оперативной памяти.

– На любую развитую капстрану. У этого малого ни в одной из них проблем с языком не возникнет. Ко всему прочему этот вундеркинд, если верить Астарову, еще и полиглот…

– Насколько этим сведениям можно доверять? – немедленно уточнил майор.

Ответа не последовало. Майор поднял глаза. Полковник Семиречный, уставившись в свою недопитую рюмку, о чем-то усиленно размышлял, – если только не пытался вспомнить, какой день недели у них сейчас на дворе. Оба варианта разгадки тайны полковничьей задумчивости казались Бестужеву-Алахвердяну одинаково верными. Однако в любом случае задумчивость в начальстве следует поощрять молчанием подчиненных. Майор так и поступил: выбрал из закусок самое бесшумное при употреблении – не редис, провоцирующий поедающего громко хрумпкать, и не соленый помидор, заставляющий взалкавшего всасываться в себя самым безжалостным образом с характерным присвистом, но нежное пюре из красной фасоли, сдобренное чесночком и зернами граната – и погрузился в безмолвие тающей массы во рту.

– Слушай, Ваган! – вдруг встрепенулся Семиречный. – А ведь этот Янус кое-что мне все же подкинул интересное!..

Майор перестал жевать, проглотался и уставился на полковника в почтительном ожидании.

– Алвара Садата знаешь? – осведомился для начала полковник.

– Лично? – выдавил из себя напрашивающийся ответ в виде вопроса майор.

– Между прочим, придуриваться команды не было, товарищ Бестужев-Аллахвердян! – одернул подчиненного Семиречный.

– Виноват, товарищ полковник! – пробормотал майор. – Вы имеете в виду президента Египта?

– Его, голубчика, его… Знаешь, что мне, как бы между делом, поведал этот вундеркинд?

– Понятия не имею! – честно признался Бестужев. Ну и Аллахвердян – тоже.

– А то, что этот сукин сын через месяц-два переориентируется с нас на американцев, представляешь?!

Майор задумался: сказать, что да, представляю, значит, в случае ложности этого сообщения, расписаться в собственной политической близорукости. Ответить отрицательно, что, дескать, такого коварства от этого араба он в принципе не ожидает, а этот араб возьми и перекинься к янки – опять-таки расписаться в том же самом офтальмологическом изъяне. В общем, как в шахматах, – кругом жопа, именуемая цугцвангом. Выход один, и тот – мимический: неопределенно кивнуть и глубокомысленно задуматься, что, впрочем, он уже и проделал.