Вторая попытка

– Полагаю, вы могли бы (и возможность эта все еще у вас остается) сделать блестящую научную карьеру. Или литературную. Или музыкальную.

Да и вообще – просто хорошего человека.

– Афористично выражаетесь, господин генерал. Но сказано здорово: сделать карьеру просто хорошего человека… В этом чувствуется какой-то оксюморонный привкус. Обычно ведь как дело обстоит: либо блестящий карьерист и говно как человек, либо наоборот: как карьерист – полная какашка, зато человек – замечательный. По-моему, в этом есть какая-то неукоснительная закономерность, вы не находите?

– Я нахожу, что мы с вами изрядно заболтались. Ваши товарищи уже начинают волноваться, ведь их уже давно отпустили, а они мерзнут у входа, дожидаясь вас. Так что не будем рисковать их здоровьем. Благодарю за визит и всего вам доброго, господин Брамфатуров. И не забудьте о моей просьбе: в ближайшие трое суток никаких глупостей. С вами свяжутся…

– Какие конкретно глупости вы имеете в виду?

– Сами знаете – какие…

– А, ну да, ну да – понимающе закивал Брамфатуров. – Стандартный чекистский ответ… Думаю, если спрошу вас о теме предстоящей в ближайшие трое суток обстоятельной беседы, нарвусь на аналогичный. Задам другой. Со мной все ясно: злостный я диссидюга, невменяемый антисоветчик, деятельный фигурантище. Но моих подельников-то зачем было столько времени мурыжить? Это же невинные овечки, жертвы семейных деспотических традиций. Повзрослеют, женятся, обзаведутся детьми, сами такими же, как их отцы, сделаются. И те же проблемы, что у их отцов с ними, от своих детей в свое время получат…

– А вы, стало быть, не такой? Как-то иначе своих детей воспитывать будете, без давления родительским авторитетом?

– Это у вас привычка чекистская, товарищ генерал, или примесь еврейской крови имеется – на вопрос вопросом отвечать? Я поинтересовался, зачем наши славные органы так долго этих ребят в этом здании держали. Потому что, если бы их выпустили хотя бы час назад, Ерем Никополян давно бы уже хипишь поднял, что меня нет, что меня посадили и так далее. Значит, вывод напрашивается один: их удерживали тут до последней возможности…

– Не кипятись, юноша. Ничего плохого с ними не случилось. Им просто лекцию о хорошем поведении прочитали и кино показали. Документальное. О предателях родины. Вот и все. Кино кончилось минут десять назад. Потому и тороплю тебя, чтобы этот твой легковоспламенимый Ерем не поджог нашу контору.

– А что, это идея! Я смотрю у вас тут даже пожарной сигнализации не имеется. Сгорите быстро… в очистительном огне Божьего гнева…

– Господи! – вздохнул генерал. – Может, хватит о нас так неприязненно, мягко говоря, выражаться. Вы и так уже наклеветали на наши органы лет на восемь общего режима…

– Хорошо хоть не строгого… Жаль, что всё иносказательное вы понимаете буквально. Это была не банальная клевета, товарищ генерал, но одобрение и восхищение в клеветнической форме. Почувствуйте разницу!

– Иди уже, Владимир, иди, – замахал устало руками Астаров. Вернее, одной рукой, другой он протянул фигуранту его пропуск, без которого его бы не выпустили из здания. – Кстати, провокатор из тебя мог бы получиться тоже блестящий…

– Ну да, второе пришествие Азефа – с подставами, подлянками и кидаловым. Тем не менее, честь имею, господин генерал…

– Вот-вот, и выражается он порой как-то странно. Вроде по-русски, а понять затруднительно, – глядя на закрывшуюся за объектом дверь, тихо молвил генерал как бы про себя, но вслух. После чего извлек из кармана пиджака миниатюрный магнитофончик, отключил его и отправил обратно в карман, не потрудившись стереть своего последнего комментария. Впереди его ждали продолжение трудного разговора с отцом фигуранта, встреча с экспертами, совещание с начальником Второго управления, внесение необходимых корректив в действия своих сотрудников на вечерней планерке, легкий куриный бульон, дежурный стакан неизбежного «Личка»[324]. В общем, нелегкое это дело – служить в КГБ отечеству!

Анаит

Друзья-подельники преданно мерзли неподалеку от парадного входа Налбандянки, исходя паром, табачным дымом и безличными нецензурными выражениями. Завидев припозднившегося приятеля, бессердечно воздержались от приветственных кликов и радостных размахиваний руками, молча подождали, пока приблизится, пристально осмотрели внешность и, не найдя на ней следов постороннего физического вмешательства, равнодушно предложили закурить.

– Спасибо, Ерем, но я уже там так накурился, что скоро у меня дым из жопы повалит. Я лучше немного воздухом подышу, о’кей?

– Они тебе разрешили курить? – не скрывая завистливых ноток в голосе, спросил Никополян.

– Не только курить, – признался Брамфатуров с ханжеским вздохом, – но еще и выпить-закусить предлагали, женщинами легкого поведения прельщали… В общем, делали все от них зависящее, чтобы я почувствовал себя, как дома…

– Серьезно? – уставился во все глаза на нашего героя не наш по имени Эдо. – А нам только кино показали…

– Горазд ты, Эдо, уши развешивать, – упрекнул приятеля Ерем. – Ты что, Брамфатурова не знаешь?