Вторая попытка

– Удостоверение предъявлять не надо. Верю, что оно настоящее. Но в том, что вы беседовали со мной в интересах вашего управления, простите, очень сомневаюсь. Очевидно, у Астарова есть на вас какая-то компра, почему вы и согласились ему помочь. Отсюда вывод: своим нынешним положением вы тяготитесь, мечтаете вновь поработать в какой-нибудь вашей резидентуре в капстране добывающим сотрудником, и, что немаловажно, полагаете свою мечту достижимой. А коли вас, отстранив за какую-то провинность, определили служить сюда, в Армению, значит, работали вы в Восьмом отделе: арабские страны, Турция, Греция, Иран, Афганистан, Албания… Теперь попробуйте доказать мне, что я неправ. Я вас внимательно слушаю, Кирилл Викторович…

К чести Кирилла Викторовича надо сказать, что он не был оглушен, поражен или шокирован. Просто несколько затруднился с подбором цензурных слов. Повторяем – цензурных. Нецензурных было навалом. Они сами собой слагались в этажи, этажи вытягивались небоскребами, среди которых бродила неприкаянная память, чувствуя себя такой маленькой, бесприютной, напрасной, неспособной вместить двух-трех предложений, состоящих из приличных слов. Однако продолжалось это недолго. Меньше, чем занимает чтение этого отрывка о состоянии души разведчика.

– Послушай, Володя, со своей дикой сообразительностью ты в этой жизни пропадешь. Я имею в виду в обычной жизни. Тебе место у нас. Так что прекращай свою антисоветскую бодягу, заканчивай свой филфак и прямиком к нам. Заявление можешь написать прямо сейчас. Положительный ответ гарантирую. Сперва, конечно, послужишь нештатным, но, думаю, к четвертому курсу будешь зачислен в штат со всеми полагающимися прибавками и льготами. Правда, начнешь со звания сержанта – без диплома ВУЗа офицерские звания у нас уже, увы, не присваивают. Но как только получишь диплом, так сразу лейтенантские звездочки… Подумай об этом!

С этими словами полковник Семиречный встал с кресла, отряхнул с колен крошки и, не теряя достоинства, прошагал на выход, едва не столкнувшись в дверях с генералом Астаровым.

– Рад доложить, Владимир Владимирович, – начал с места в карьер Астаров, – что ваши опасения оказались преждевременными. Вот, перед вами не сержант Вертухайло и даже не старшина Зуботыкин, а тот самый худой конец в виде генерала Астарова, о котором вы упоминали. Удостоверение предъявлять?

– Нет, только справку от психиатра, – отозвался фигурант.

– Смешно, – сказал генерал, слегка задумался и расхохотался. Да так заразительно, что подвигнул и Брамфатурова расплыться в улыбке. Правда, в несколько двусмысленной. Такое впечатление, будто они тут все театральное училище заканчивали, – могла бы сказать эта улыбка, если бы умела говорить.

– А ведь наши удостоверения в каком-то смысле и есть справки от психиатра, – объяснил свое веселье генерал, извлекая из внутреннего кармана эту самую справку. – Прошу убедиться в моей адекватности…

– Ох и любите вы, чекисты, своими корочками пощеголять, – вздохнул Брамфатуров и внимательно вгляделся в раскрытое удостоверение, которое Астаров, вопреки всем инструкциям и правилам, беспечно передал ему руки.

– Ну что, убедились? – спросил Астаров. Затем приложил палец к губам и продолжил: – Посмотрите печать на свет, сверьте личность на фотографии с моей физиономией…

Генерал, можно сказать, летал по гостиной, отключая там и сям миниатюрные микрофоны прослушки. Покончив с этим, забрал свое удостоверение, уселся в кресло и, убрав легкомысленное выражение с лица, весьма серьезно и убедительно изрек:

– Скажу сразу, Владимир: крайне желательно было бы в самое ближайшее время встретиться с вами для обстоятельной беседы в иных стенах…

– Это в каких? В подвальных? – уточнил Владимир.

– Я, конечно, всего лишь генерал-майор. Но заметьте, прежде генерал, и лишь в последнюю очередь майор. Вы слишком односторонне и поверхностно понимаете контекст создавшейся ситуации. В «иных стенах» – означает в другой обстановке. В более непринужденной, не менее комфортабельной и главное – конфиденциальной. Поэтому убедительно прошу вас в ближайшие трое суток никаких глупостей не совершать. Вы их и так уже предостаточно совершили…

– Ой, и не говорите! – подхватил с готовностью Брамфатуров. – Как вспомню, так вздрогну! Это ж надо было мне, человеку с душой и талантом, родиться в этом прекраснейшем из миров вообще, и в этой дивной стране в частности. Никогда себе этого не прощу! Всё что угодно простить я себе в состоянии – и месть врагов, и клевету друзей… Даже жар души, растраченный, стыдно сказать, где. В пустыне, господин генерал! В банальнейшей пустыне словоблудия и выпендрежа. Но вот постыдного факта своего рождения – ни за что, никогда и ни… ни… Что-то забуксовал я, товарищ генерал. Не подскажите ли, как там дальше?

– У вас или у Лермонтова?

– Какая разница?! У нас, у гениев.

– Эх, твои бы способности, Брамфатуров, да в мирных целях…

– Полагаете, я смог бы убедить США выйти из НАТО и примкнуть к Варшавскому Договору?