Вторая Пуническая война

Сиракузы пали. Добыча в городе была захвачена поистине огромная, о чем сохранились упоминания у античных авторов: «Так были взяты Сиракузы; добычи в городе оказалось столько, сколько вряд ли бы нашлось тогда в Карфагене, хотя силами он и не уступал Риму» (Liv. XXV, 31). Аналогичное сравнение делает и Плутарх: «Говорят, что в Сиракузах добычи набралось не меньше, чем впоследствии после разрушения Карфагена, ибо солдаты настояли на том, чтобы и оставшаяся часть города, которая вскоре пала по вине изменников, была разграблена, и лишь богатства царской сокровищницы поступили в казну» (Marcell, 19). Правда, Ливий замечает, что речь идет о сокровищах, «молвой сильно преувеличенных» (XXV, 31). Получается, что легионеры обогатились, а государство нет.

Впрочем, не всё так плохо было для римлян, поскольку Марцелл пошел другим путем, и пока его воины занимались банальным грабежом, доверенные люди полководца собирали в городе произведения искусства. Как пишет Плутарх, Марк Клавдий «вывез из Сиракуз большую часть самых прекрасных украшений этого города, желая показать их во время триумфального шествия и сделать частью убранства Рима» (Marcell, 21). Об этом же рассказывает и Тит Ливий: «Он отвез в Рим украшавшие город статуи и картины, которыми изобиловали Сиракузы. Они были добычей, захваченной у врага, были взяты по праву войны. Однако отсюда пошло и восхищение работами греческих искусников, и распространившаяся распущенность, с какой стали грабить святилища, как и прочие здания. Эта распущенность впоследствии обратилась и против римских богов, и того самого храма, который впервые был изумительно украшен Марцеллом. Чужестранцы чаще всего посещали храмы у Капенских ворот, освященные Марцеллом, ради их замечательных украшений – из них сохранилась лишь очень малая часть» (XXV, 40). Обратим внимание, как Ливий упорно подчеркивает, что все эти прекрасные изделия принадлежат квиритам по праву сильного. Какое ни есть, а всё-таки законное оправдание грабежа. Возможно, что прозвучит это цинично, но Марк Клавдий оказался одним из первых римлян, кто стал таким своеобразным образом приобщать соотечественников к великой греческой культуре. Как это ни покажется странным, но он и сам это понимал: «Марцелл тем как раз и похвалялся перед греками, что научил невежественных римлян ценить замечательные красоты Эллады и восхищаться ими» (Plut. Marcell, 21). Но научил ценить через кровь и смерть эллинов.