Вторая рука

– Вот когда вы на меня смотрите… – осторожно начал я. – Я имею в виду, обычно, не сейчас. Когда вы на меня смотрите, что вы видите?

– А то ты не знаешь!

– Вам видна уйма страхов, неуверенность в себе, стыд, ощущение собственной бестолковости и бесполезности?

– Нет, конечно!

Мой вопрос его, похоже, позабавил. Он хмыкнул, отхлебнул обжигающего чая и добавил, уже серьезнее:

– Ты никогда ничего подобного не проявляешь.

– И никто не проявляет, – сказал я. – У всякого есть внешность и есть нутро, и они могут не иметь между собой ничего общего.

– Это ты к чему? Или так, вообще?

– Нет.

Я взял кружку с чаем и подул на дымящуюся поверхность.

– С моей собственной точки зрения я выгляжу как неопрятная куча сомнений, страхов и глупости. А для других людей… В общем, то, что случилось с нами, со мной и Чико, вчера вечером, – это из-за того, как нас видят другие.

Я осторожно отхлебнул из кружки. Ну конечно, как всегда, когда чай заваривал Чарлз, он был такой крепкий, что только что кожа с языка не слезала. Мне это даже нравилось, иногда. Я сказал:

– Нам везло с тех пор, как мы сделались сыщиками. Иными словами, все, за что мы брались, давалось нам сравнительно легко, и мы приобрели репутацию людей, которые никогда не проигрывают, и репутация эта была преувеличена.

– Ты хочешь сказать, – сухо уточнил Чарлз, – что на самом деле вы парочка тупоумных лоботрясов?

– Да нет, вы же поняли, что я имею в виду.

– Да, я понял. Том Юллестон мне звонил не далее как вчера утром, чтобы договориться насчет распорядителей в Эпсоме, как он сказал, но я так понял, что в основном затем, чтобы поделиться со мной тем, что он о тебе думает. А думает он, грубо говоря, как было бы жаль, если бы ты так и остался жокеем.

– Это было бы замечательно! – вздохнул я.

– То есть вас с Чико вчера отделали ради того, чтобы помешать вам в очередной раз добиться успеха?

– Не совсем, – сказал я.

И я принялся рассказывать ему то, что успел надумать за ночь. И чай у него совсем остыл.

Когда я договорил, Чарлз некоторое время сидел молча и смотрел на меня в упор, старательно не выказывая никаких чувств.

Наконец он сказал:

– Судя по всему, то, что случилось вчера вечером, было… ужасно.

– Ну… в общем, да.

Он помолчал еще. И спросил:

– И что дальше?

– Я хотел спросить, – застенчиво начал я, – не могли бы вы сегодня сделать для меня пару дел, потому что я… ну…

– Разумеется, – сказал Чарлз. – Каких?

– Вы сегодня все равно едете в Лондон. Сегодня же четверг. Не могли бы вы, если не сложно, поехать не на «роллс-ройсе», а на «лендровере» и там сменить его на мою машину?

– Ну, если тебе так нужно… – сказал он. Он явно был не в восторге.

– Там у меня зарядное устройство в чемодане, – сказал я.

– А, ну конечно, я съезжу.

– И не могли бы вы перед этим заехать в Оксфорд и забрать фотографии? Это фото Николаса Эйша.

– Сид!

Я кивнул:

– Да, мы его нашли. И у меня в машине лежит письмо с его новым адресом. Точно такое же, как и раньше, с просьбой о пожертвовании.

Он покачал головой, удивляясь глупости Николаса Эйша.

– Еще что-нибудь нужно?

– Боюсь, есть еще два дела. Первое – в Лондоне, и это просто. Но вот второе… Вы не могли бы съездить в Танбридж-Уэллс?

Я объяснил зачем, и он сказал, что поедет, хотя ради этого придется отменить вечернее заседание.

– И еще, не могли бы вы мне одолжить свой фотоаппарат? Мой остался в машине. И чистую рубашку.

– Именно в этом порядке?

– Да, пожалуйста.

Через некоторое время, мечтая не двигаться как минимум пару тысяч лет, я медленно отклеился от дивана и поднялся наверх повидать Чико, прихватив с собой фотоаппарат Чарлза.

Чико лежал на боку. Глаза у него были тусклые и смотрели в никуда – эффект постепенно выветривающихся лекарств. Ему было достаточно больно, чтобы слабо запротестовать, когда я объяснил ему, что собираюсь снимать.

– Вали отсюда!

– А ты пока думай о барменшах.

Я снял с него одеяло и сфотографировал видимые травмы, спереди и сзади. Невидимые тоже были, но тут уж ничего не поделаешь. Я снова накрыл его одеялом и сказал:

– Прости, пожалуйста.

Чико ничего не ответил. Я спросил себя, за что я прошу прощения: за то, что потревожил его сейчас, или за все вообще – за то, что впутал его в свою жизнь с такими неприятными последствиями. Он ведь говорил, что мы сядем в лужу с этими синдикатами, – и был прав.

Я вышел с фотоаппаратом в коридор и отдал его Чарлзу.

– Пусть напечатают снимки с увеличением к завтрашнему утру, – попросил я. – Скажите, что это для полицейского расследования.

– Но ты же говорил, чтобы полицию не… – начал Чарлз.

– Да, но если в фотомастерской будут думать, что это для полиции, они не побегут в полицию, когда увидят, что там на снимках.

– Я так понимаю, тебе никогда не приходило в голову, – спросил Чарлз, протягивая мне чистую рубашку, – что как раз Томас Юллестон насчет тебя прав, а сам ты ошибаешься?

Я позвонил Луизе и сказал, что сегодня приехать все-таки не смогу. «У меня тут дела…» – сказал я, классическая отмазка. В ответе Луизы звучало разочарование, которого такая отмазка заслуживала.

– Ну нет так нет, что ж поделаешь.