Вторая рука

Я расстегнул пуговицы, встал, стянул рубашку. Единственным местом телесного цвета на мне была пластмассовая рука. Все остальное было сизо-черным с пересекающимися багровыми полосами. Теперь, когда синяки как следует налились, выглядело все это куда страшнее, чем было на самом деле. Просто ужасающе. Более того, именно в этот день оно должно было выглядеть страшнее всего. Собственно, потому я и настоял на том, чтобы поехать на Портмен-сквер именно сегодня. Нет, я не хотел демонстрировать свои травмы, но понимал, что показать их все же придется, – ну а раз все равно придется, именно сегодня они будут выглядеть убедительней всего. Да, человеческий ум – штука причудливая и противоречивая, особенно когда стремишься покончить со своими врагами.

Через пару недель большинство синяков исчезнет без следа – я вообще не был уверен, что от этих побоев останется хотя бы один серьезный шрам. Все было рассчитано на то, чтобы раздразнить чувствительные нервы кожи, не оставив при этом следов надолго. Шотландцы наверняка заранее знали, что при полном отсутствии видимых телесных повреждений они легко отделаются, даже если дело и впрямь дойдет до суда. За покалеченную руку, более чем наглядное увечье, дали четыре года. Ну а за такие побои, которые пройдут через несколько дней, приговор будет месяца три. Во всех случаях, когда преступников приговаривают к длительным срокам заключения за грабеж и насилие, срок всегда увеличивают за грабеж, а не за насилие.

– Повернитесь, – велел сэр Томас.

Я повернулся на месте, постоял, развернулся снова. Все молчали. Чарлз выглядел абсолютно невозмутимым. Сэр Томас встал, подошел ко мне, разглядел повреждения вблизи. Потом взял со стула мою рубашку и протянул мне: одевайтесь, мол.

– Спасибо, – сказал я и принялся застегиваться. Кое-как заправил рубашку в брюки. Сел.

Надолго воцарилась тишина. Наконец сэр Томас снял трубку переговорного устройства и сказал секретарше:

– Не могли бы вы попросить командора Уэйнрайта зайти ко мне?

Если у начальства и оставались какие-то сомнения, Лукас сам развеял их окончательно. Он вошел в безмолвный кабинет стремительно и решительно, ни о чем не подозревая, но, когда увидел меня, он вдруг застыл на месте, как будто его мозг отказался передавать команды мышцам.

Лицо у него побелело, одни серо-карие глаза смотрели из голой пустыни. Наверно, именно так я выглядел, с точки зрения Тревора Динсгейта, тогда, в Честере, в ложе распорядителей. Я подумал, что, вполне вероятно, Лукас сейчас не чувствует ковра под ногами.

– Садитесь, Лукас, – сказал сэр Томас, указывая на стул.

Лукас на ощупь пробрался на место, не сводя глаз с меня, как будто он все не верил, что я здесь, и пристальный взгляд мог заставить меня развеяться.

Сэр Томас откашлялся:

– Лукас, присутствующий здесь Сид Холли рассказал нам некоторые вещи, которые требуют объяснений.

Лукас его почти не слушал. Он сказал мне:

– Вас не может тут быть!

– Почему же? – спросил я.

Они ждали, что ответит Лукас, но Лукас не ответил ничего.

В конце концов сэр Томас сказал:

– Сид выдвинул серьезные обвинения. Я сейчас вам их изложу, а вы можете отвечать, как сочтете нужным.

И он повторил более или менее слово в слово все мои соображения без эмоций и без ошибок. «Прирожденный юрист, – думал я, – сразу снизил накал страстей, свел это все к вероятностям». Лукас вроде бы как и слушал, но при этом не сводил глаз с меня.

– Так что, как видите, – закончил сэр Томас, – все мы ждем, чтобы вы отвергли либо признали обвинения Сида.

Лукас отвернулся от меня и обвел кабинет мутным взглядом.

– Ну разумеется, все это чушь, – сказал он.

– Да-да, продолжайте, – сказал сэр Томас.

– Он это все сочинил!

Лукас наконец-то начал соображать, и соображал он быстро. Он до какой-то степени снова сделался таким, как обычно, быстрым, решительным.

– Разумеется, я ему не поручал расследовать никаких дел, связанных с синдикатами. И уж точно не говорил ему, что у меня есть сомнения относительно Эдди. И я никогда ему не рассказывал ни о каком Мэйсоне. Он это все просто придумал!

– Но с какой же целью? – спросил я.

– А я откуда знаю?

– Я дважды приезжал сюда, чтобы сделать выписки касательно синдикатов, и это не придумано, – сказал я. – Эдди жаловался на то, что мне показывали эти документы, и это тоже не придумано. Вы четырежды звонили мне на квартиру и говорили с Чико, и это тоже не придумано. Не придумано и то, что вы высадили нас у автостоянки. Питера Рэммилиза я тоже не выдумал, и его можно убедить… хм… кое-чем поделиться. И двух этих шотландцев я найду, если постараюсь.

– Как? – спросил он.

«Спрошу у юного Марка, – подумал я. – Малыш наверняка за это время успел много всего разузнать об этой парочке – ушки у него на макушке».

– Вы хотели сказать, что шотландцев я тоже выдумал? – переспросил я.

Лукас уставился на меня исподлобья.

– Кроме того, – медленно продолжал я, – я могу начать выяснять, какие реальные причины стоят за всем этим. Проследить слухи о коррупции до их источника. Выяснить, кто еще, кроме Питера Рэммилиза, дает вам возможность ездить на «мерседесах».