Вторая жизнь Мириэль Уэст

Он ушел, чтобы вытереть столы, а Мириэль распечатала письмо, сгорая от нетерпения, не в силах ждать, пока вернется в свою комнату. Внутри было сложено два листка. На первом – их дом, нарисованный мелками. Мириэль разгладила бумагу, пробежав пальцами по восковым краскам. Эви запечатлела фонтан на подъездной дорожке, парадную галерею, даже растения в терракотовых горшках, обрамляющие вход с двойной дверью. Из окон второго этажа выглядывали лица. В одном из них улыбающийся Чарли, в шляпе-канотье. Хелен в другом, украшенная соской и единственным завитком волос. Их персидский кот – Монсеньор. Сама Эви с прямой красной линией губ и синим пятном – вероятно слеза? – под одним из ее глаз. Остальные окна были пусты.

Мириэль уставилась на картину, желая, чтобы там каким-то образом появилось и ее лицо. Но она присутствовала незримо – внизу, там, где Эви написала карандашом: «Я скучаю по тебе, мама».

– Я тоже скучаю по тебе, – прошептала Мириэль, прежде чем аккуратно отложить рисунок в сторону и прочитать письмо Чарли. Там было всего несколько строк, явно нацарапанных в спешке. У Хелен снова резались зубки, и она была беспокойна. Эви должна была сыграть роль в школьном рождественском спектакле. Производство новой картины заканчивалось. Глория пригласила его и девочек провести каникулы в своем поместье в Швейцарии. Просто подарок судьбы, чтобы на некоторое время отвлечься от всех этих сплетен.

Руки Мириэль дрожали, когда она сложила письмо и сунула его в сумочку. Позади нее раздался шорох метлы Фрэнка. Потрескивание радио из зала отдыха. Неровный стук ее сердца. Почти пустой стакан стоял в нескольких футах от нее, на прилавке. Мириэль соскочила со стула и схватила его. Он оказался прохладным. На дне оставалось шипящей газировки на полглотка. Она стиснула его крепче. «Поместье Глории в Швейцарии. Просто подарок судьбы, не так ли?» Мириэль швырнула стакан в оштукатуренную стену за стойкой. Он разлетелся вдребезги, осколки осыпались на стойку и пол.

– Merde![74] – воскликнул Фрэнк, ныряя под стол. Он украдкой оглядел комнату, затем тряхнул головой и встал. – Черт, извини, я подумал… – Он пересек комнату, подошел к Мириэль и уставился на беспорядок за стойкой. – Что случилось?

– Мой муж проводит отпуск в Швейцарии.

Фрэнк посмотрел на нее сверху вниз, его зрачки расширились, а брови сошлись на переносице, он, казалось, находился в замешательстве. Его кожа, чуть более бледная, чем раньше, блестела от пота. Контузия, догадалась Мириэль.

– Извини за… э-э… шум. И беспорядок. Я швырнула стакан в стену.

Еще несколько секунд он смотрел на нее так, словно она говорила по-китайски. Затем расхохотался – громким, безудержным смехом, от которого из его глаз брызнули слезы.

Мириэль нахмурилась. То, что ее муж проводил время с красивой женщиной в Европе, вряд ли было забавным. Но смех Фрэнка оказался заразительным. Он заставил ее расслабиться. Он щекотал ей диафрагму, пока она тоже не засмеялась, и тоже до слез.

– По моей жизни, которая стала такой абсурдной, можно снять комедию, – сказала Мириэль, когда ей снова удалось заговорить. Смех притупил ее гнев, оставив эмоциональную опустошенность.

– Мой любимый жанр, – сказал он.

И ее тоже. Хотя, возможно, уже и нет.

Фрэнк принес метлу и принялся подметать, она тем временем убирала стойку. Осколки стекла звякнули и зазвенели, когда они выбросили их в мусорное ведро. В остальном в столовой было тихо. Радио в зале отдыха было убавлено до шепота. Дорожки снаружи пустовали.

– Ты порезалась, – заметил Фрэнк, и Мириэль посмотрела на свою руку. Тонкая струйка крови стекала с ее ладони.

Он прижал к ранке чистую влажную ткань. Она не болела, не пульсировала и даже не саднила.

– Ты должна завтра попросить сестру Верену взглянуть на это. – Ему не нужно было объяснять, что так все и начинается – порез, царапина или ожог, безболезненный и забытый или вообще не замеченный, впоследствии ставший очагом инфекции и обнаруженный слишком поздно, когда палец руки или ноги, ступню или ладонь уже не спасти.

– Я так и сделаю.

Он продолжал прижимал ткань даже после того, как кровотечение прекратилось. Она уставилась на его скрюченную, грубую руку. Каково было бы чувствовать его пальцы на своей коже? Не на ладони. На других частях ее тела, тех, которые все еще ощущают прикосновения.

– Ты действительно думаешь, что я хорошенькая?

Давление его пальцев ослабло, но он не отстранился.

– Да.

– Такая же красивая, как Роза?

Его глаза сузились, но он кивнул.

Она прикусила нижнюю губу.

– Но у Розы такая стильная стрижка и глаза кинозвезды…

Борьба между выдержкой и желанием отразилась на лице Фрэнка. Борьба, которую она не должна поощрять. Когда он заговорил снова, его голос звучал хрипло:

– Мне больше нравятся брюнетки.