Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении

— Я доложу по установленной форме. Но придется, Александр Степанович, составить примерную роспись расходов.

Попов покорно согласился. Порядок есть порядок. Форма есть форма. Служба во флотском заведении его уже достаточно научила.

Ну, а что касается бывшего запрещения — оно отпало как-то само собой. Так же странно, без особого смысла, как и возникло. События сами его опередили.

Напротив, все стали удивляться, почему Попов не заговорит о своем изобретении в полный голос.

Вечером, в последний мартовский день 1897 года большой трехэтажный дом кронштадтского Морского собрания блистал огнями. Со всех концов города к центральному подъезду направлялись группами пешеходы, подкатывали санки. В вестибюле, на лестнице, в залах и гостиных, по всей анфиладе комнат обширного здания растекалась публика, оживленная, но чинно соблюдавшая порядок. Не только морские офицеры, адмиралы и генералы, но также их дамы, также немало штатских и учащихся разных кронштадтских заведений. Жители города-острова, отрезанные от столичных развлечений, с жадностью тянулись сюда, когда это было возможно, на яркий вечерний свет, в эти парадные помещения, украшенные статуями и картинами, вазами и знаменами, разными подношениями иностранных флотилий. Привлекали сюда также общедоступные лекции и доклады и еще богатая библиотека с ее уютными креслами и коврами, заглушающими шаги. Морское собрание помогало многим «коротать вечера».

А сегодня была особая причина для оживленного сборища. Преподаватель А. С. Попов читал публичную лекцию «О возможности телеграфирования без проводников». Да, именно телеграфирования без проводников. Без всякой маскировки. И с показом того, как это совершается. Телеграфирование.

В общем-то он показывал все то же самое, что и год назад здесь же, в Кронштадте, на заседании Русского технического общества, и еще год назад — в Петербурге на заседании Русского физико-химического общества. Тот же приемник волн, лишь немного улучшенный. Главный предмет его изобретения.

Теперь он прибавил к тому же ради наглядности еще два приспособления. К вибратору присоединил телеграфный ключ особой, собственной конструкции. Этакий пружинистый контактный стержень со шляпкой наверху в виде кнопочки, чтобы Рыбкину было легче манипулировать, посылая сигналы по азбуке Морзе. А к приемнику приспособил телеграфный пишущий аппарат с лентой, чтобы принимать сигналы не просто на слух по коротким и длинным дребезжаниям звонка, а с записью точек и тире на ленте, как полагается в телеграфии.

Никогда не придавал он этим приставкам решающего значения. Приставка есть лишь приставка. И всегда говорил и писал: «…при помощи реле можно ввести в цепь какую угодно постороннюю энергию». К тому же он вынужден был последний год скорее прятать, чем раскрывать истинный практический смысл своего изобретения. Увы, уж так получилось. Теперь вдруг стало иначе. Теперь можно действовать в открытую, сказать в полный голос. И он, готовясь к публичной лекции, постарался теперь приспособить к своим приборам эту самую постороннюю цепь — телеграфный ключ и телеграфную ленту. Ясные и понятные всем принадлежности.

Конечно, публика и глазела больше всего на них, на эти вещественные доказательства телеграфии.

Приемник поставили, как обычно, на виду у всех, в большом зале. И стержень антенны подняли на флагштоке до высоты двух саженей. А вибратор, как бывало и прежде, отнесли за стены и двери в другое помещение. Там, на входной лестнице Морского собрания Рыбкин приготовился посылать сигналы с помощью ключа-манипулятора.

Обычные объяснения Попова: немного теории, принцип действия. Затем посыльный матрос бежит вниз к Рыбкину, чтобы сообщить на словах: пора! И Рыбкин выстукивает ключом, как заправский телеграфист, серию коротких и длинных посылок. И в зале у всех на виду записывающий аппарат вдруг сам по себе начинает разматывать свою ленту и отстукивает клювом на ней точки и тире. Наблюдатели от публики читают громко по ленте расшифрованные сигналы. Полная картина телеграфии.

В сущности, все то же, что было и год, и два года назад. Электромагнитные волны сами автоматически соблюдают свою очередность друг за другом. Главное зерно изобретения. Только теперь одетое еще в полную телеграфную форму. И все ясно увидели, с чем же они имеют дело. Новая телеграфия. Телеграфия без проводов.

Попов мог снова говорить в полный голос.

А между тем в Лондоне молодой Гульельмо Маркони пожинал плоды газетного успеха. Весть о его чуде беспроволочной телеграфии молниеносно распространялась с помощью и такого испытанного средства связи, как людская молва.

На имя Маркони в лондонский дом стало приходить столько писем, пакетов, каблограмм, сколько вряд ли удавалось получать какому-нибудь еще молодому человеку в его возрасте. Маркони вдруг сразу стал известным лицом на фоне того, чем жил и волновался мир в начале 1897 года.