Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении

Приходили письма из Европы, Америки, даже из Японии. Множество быстрых и предприимчивых людей немедленно предложили ему свое участие в эксплуатации изобретения. Маркони приготовил у себя в комнате большую мусорную корзину, куда и бросал все эти предложения.

Множество дам и девиц, от самых юных и до самых почтенных, выражали ему свое восхищение, преклонение — «покорителю тайны природы». И слали также свои предложения немедленно вступить с ним… в брак. Гульельмо опять снисходительно улыбался, но писем этих в корзину не бросал, а складывал их отдельно, перевязывал в пачки ленточкой. И чаще посматривал на себя в зеркало.

Приходили и вполне серьезные, деловые письма. От отправителей куда более солидных. В таких случаях полагалось держать совет с кузеном Дэвисом и мамой Анной. Но получалось как-то так, что все чаще последнее слово оставалось за самым молодым. Гульельмо Маркони не переносил, чтобы его к чему-нибудь принуждали. В конце концов, изобретатель-то он!

Дала знать о себе и родная Италия. Крупный Миланский банк готов уплатить триста тысяч лир наличными, если Маркони согласен продать изобретение. Триста тысяч! Даже старший Джемсон причмокнул от удовольствия. Но молодой Маркони ответил:

— Я думаю, не следует торопиться.

Пришло письмо, пахнущее уютом усадьбы Понтехио. Маркони-отец настоятельно советовал сыну принять предложение Миланского банка. Триста тысяч! Он рисовал упоительную картину того, что можно сделать на эти деньги. Приобрести хорошенькое именьице, как раз рядом с Понтехио. Развести коров, овец. Он прислал даже лист с росписью самых лучших пород. Коровы, овечки. Они вместе, Маркони-старший и Маркони-младший, будут управлять хозяйством. Холмы, долины, стада?

— Папа становится сентиментальным, — заметил Гульельмо.

Миланский банк не получил согласия.

Подождем! Иногда надо уметь выждать, как и уметь действовать быстро. К тому же он собирается еще осуществить некоторые опыты. Посмотрим, что ему тогда станут предлагать.

Мама Анна с гордостью посмотрела на сына. Как растет мальчик! Как быстро усваивает он уроки!

ШАГИ НА ВОДЕ

Яркое апрельское солнце серебром играло на широкой обнаженной полосе воды. Щурясь от света, Попов смотрел с высокой гранитной стенки на сверкающую гладь Кронштадтской гавани, словно пересчитывая вереницу расставленных плавучих вешек с флажками. Лед уже тронулся, отступил. Можно начинать испытания.

Приборы пришлось взять прежние, что были и раньше — «лекционные игрушки», — и прямо из учебных стен вынести их на открытую местность, на воду. Бумага все ходит где-то там по канцеляриям. Бумага о необходимости новой аппаратуры и новых испытаний. Сумма в триста руб-лей продолжает все еще подвергаться рассмотрению, изучению, утверждению. А пока — старые верные, но незатейливые приборы, слепленные почти по-домашнему из того, что было под рукой. Попов успел только немного видоизменить вибратор, поставив на нем вместо шаров большие диски, которые должны накапливать как будто большую энергию и давать более мощные разряды. Как-то они себя покажут? Переход на местность требует более сильного излучения, требует устойчивости действия… Многого требует.

Медленно подплыл к стенке, к ступеням схода длинный, низкобортный военный катер с высокой и узкой, как у самовара, трубой, с двумя мачтами. «Рыбка» — обозначено белыми буквами на борту. Катер гукнул для важности, и командир с мостика приветствовал по-военному Попова. Тот слегка приподнял котелок.

Начались приготовления. Матросы погрузили с берега на палубу ящик с приемником, батареи элементов. Понесли на корму. Притащили мотки медной проволоки. Один ловкач полез на переднюю мачту — подвязывать к ее верхушке провод антенны. Тянули провод по палубе от мачты к приемнику. Попов, негромко распоряжаясь, указывал, что надо делать. Оберегал приемник, чтобы тот не испытывал случайных толчков.

— Скажи-ка, братец, какая высота? — спросил он, запрокинув голову, у матроса, возившегося на верхушке.

— Четыре сажени будет, ваше благородие.

Попов кивнул. Неплохая высота антенны.

На берегу, у края гранитной стенки, хлопотал Рыбкин в плотной черной тужурке и в фуражке по-морскому. Он налаживал аппаратуру передатчика. Новые диски вибратора непривычно торчали сбоку, как пара сложенных друг с другом абажуров.

Станция отправления — берег. Станция приема — катер. Александр Степанович проследовал туда и сюда несколько раз, пока не убедился, что все так, как должно быть.

— Ну, с богом! — наконец сказал он, вернувшись в последний раз на палубу.

И помахал издали Рыбкину.

— Чего следует ожидать, господин профессор? — спросил командир катера, косясь в сторону подозрительного прибора, занявшего место у него на борту.

— Извините, я преподаватель, а не профессор, — поправил Попов. — Ожидать? Ничего, кроме легкого звоночка или скачков этой стрелки, — показал он на гальванометр.