Второй год

Как и любое другое упражнение в армии, десантирование проводилось на норматив. К обеду броник и рюкзак нахлопали мне на спине огромный синяк. Каску я ненавидел, а пулемет мне было жалко. От такого беспощадного втыкания приклада в землю мушка, конечно, сбилась и мне ее придется пристреливать заново в конце занятий. То есть автоматчики и снайперы будут лежать и курить, а пулеметчики в это время приводить свое оружие к нормальному бою.

Через неделю мы научились высыпаться из вертушки как горох из стручка и расползаться на местности. Норматив мы перекрыли точно так же, как до этого перекрывали любой другой норматив.

Не успел я отдышаться от десантирования, как настал черед нашей роты проходить горную подготовку. Пока мы катались на вертолетах, горную подготовку проходила четвертая рота.

Занятия вел майор Оладушкин, который в марте специально ездил на сборы в Крым и теперь передавал нам полученный там опыт. Только что такое крымские горы по сравнению с нашими? Клумба, а не горы.

К краю обрыва подогнали два бэтээра и к их корме привязали два капроновых троса в палец толщиной. Концы тросов были сброшены с обрыва. Не смотря на некоторые успехи в прохождении полковой горной полосы препятствий, высоты бояться я не перестал. Я посмотрел с обрыва вниз и на глубине примерно пяти этажей увидел каменистое русло пересохшей речки. Пару месяцев назад, когда таял ледник, тут текла вода. Теперь ледник истаял и вода кончилась. Спускаться мне не хотелось ни за что!

Оладушкин показал, что по тросу спускаться надо не как Волк в "Ну, погоди!", а взять его в левую руку, пропустить сверху через плечи и перехватить правой рукой, согнутой в локте. Тело находится под углом примерно девяносто градусов к стене, по которой спускается горный егерь. И спускается он приставными шагами, отталкиваясь одновременно двумя ногами от стены и пролетая вниз два-три метра. Правая рука фиксирует канат, не давая пролетать больше нужного расстояния, потому что если вовремя не остановиться, то управляемое падение может перейти в свободное и тогда горного егеря поймают камни пересохшего русла. А это — больно. Больно и внезапно. "Прощай, мама!" крикнуть не успеешь.

Когда настала очередь четвертого взвода я подошел к краю обрыва и затосковал. Оладушкин, добродушно улыбаясь, протянул мне рукавицы:

— Наденьте, товарищ сержант. А то руки об канат обожжете.

Я взял канат, пропустил его через плечи и снова глянул вниз. Было страшно. От страха обострилась острота восприятия и я мог разглядеть даже самый маленький камушек на дне русла.

"Если я, не дай Бог, сорвусь, то мне кранты. Тут метров двенадцать лететь, а может и больше. Шлепнусь — всмятку. Меня будет проще закрасить, чем отскрести".

Медленно, по сантиметру я стал переставлять ноги ближе к обрыву.

Вот я уже на самом краю и канат, соединяющий меня с бэтээром начал натягиваться.

Вот я отклонился уже на сорок пять градусов и еще не упал.

Внутренне обмирая от страха я сделал шаг за край обрыва.

Канат натянулся струной и прижал подошвы моих ботинок к стене обрыва.

Невероятно, но я не упал! Я стоял под прямым углом к стене, параллельно линии горизонта, канат прижимал меня к стенке и держаться на этом канате было легко — я почти не напрягал мышцы.

— Трави правой рукой, — к обрыву подошел Оладушкин.

Я оттолкнулся ногами, чуть выпрямил правую руку и тут же согнул ее снова, останавливая движение. Я пролетел вниз метра полтора и мне понравилось это ощущение полета. Второй раз я пролетел уже метра два и так в несколько приемов я достиг дна русла. Страх высоты сменился восторгом от полета. Захотелось спуститься еще раз. Внизу возле второго каната стояли два сержанта из четвертой роты и учили пацанов вязать страховочные узлы.

Кусок капронового троса длиной около метра связывался морским узлом в кольцо. Это кольцо обматывалось вокруг каната особым образом так, чтобы канат обхватывало четыре меленьких колечка. Эти колечки могли спокойно скользить по канату, но при резком рывке собирались вместе и затягивали свои петли намертво, стопоря движение. Это была страховка. Вязать страховочный конец я научился минуты за две. Ничего сложного в этом не было. Когда наступила моя очередь подниматься наверх, я обмотал страховку вокруг каната и пропустил ремень через кольцо страховочного конца. Поводив туда-сюда колечки на канате, я убедился, что страховка скользит вполне прилично и начал карабкаться на стену. Подниматься было несколько сложнее и дольше, чем спускаться, но через пару минут я уже достиг края обрыва, на котором стоял Оладушкин.

— Отпускайте руки, товарищ сержант, — все так же ласково попросил он меня.

— Как отпускать?! — удивился я, — я же упаду!

— Не упадете, товарищ сержант, — уговаривал меня майор, — если вы правильно повязали страховку, то она вас удержит. Отпускайте руки.