Второй год

Про сахар это я вовремя вспомнил, потому что силы начали подтаивать, я все-таки не альпинист-разрядник. Как и советовал Шкарупа, я закинул под язык кусочек рафинада и катышек ханки. Ханка была горькая, поэтому, сахар не был лишним. Вместе с сахаром мне в организм попадет немного углеводов для придания сил, а вместе с ханкой, черт его знает что попадет? Наркота, она и есть — наркота.

"Но я же не по вене ее ширнул"? — нашел я оправдание.

"Скучно, скучно вот так идти. Два шага — вдох, два шага — выдох. Хоть бы уже обстреляли, что ли?".

Я представил, что когда послышатся первые выстрелы, то смогу рухнуть в колючки и камни, выставить впереди себя рюкзак и начать отдыхать. Пулемет я к бою, конечно, приготовлю и даже огонь открою, но сначала я упаду!

Никаких выстрелов не было, батальон продолжал подниматься в горы.

Размеренно.

Дыхание под шаг.

"Все-таки, в горах легче, чем в сопках. В сопках вверх-вниз, вверх-вниз. Голеностоп устает. А в горах подобрал дыхание, вошел в ритм и ступай себе… как ишак".

Ханка начала действовать. Уже и рюкзак не тянул мне плечи, и пулемет почти не мешал Я парил сантиметрах в пяти над землей и не знал устали.

"Вес уменьшился, а голова у меня свежая", — удивился я особенности наркотического воздействия, — "Я же не пьяный иду. Все-все соображаю и все понимаю".

Шаг правой.

Подошва врезалась в камни.

Начало вдоха.

Перенос веса вперед

Шаг левой.

"Сколько я уже сделал этих шагов наверх? Две тысячи или три? И скоро ли эта отметка — 2700?".

Много я сделал тех шагов. И все — в гору.

"Не понимаю я тех идиотов, которые ездят отдыхать в горы! Глупый отдых. Лично я, когда уволюсь на гражданку, двадцать лет ни в какие горы не сунусь. Мне на них даже издалека смотреть противно! В этой стране куда не посмотри — кругом одни горы. Зачем тут только люди живут?".

Хотелось отдохнуть. Начали уставать ноги и шея.

"С одной стороны, привал был бы очень вовремя. С другой стороны — время дорого. Нам духов надо расколотить еще дотемна. Желательно, хотя бы за час до темноты, чтобы было время оборудовать ночевку, а то копать в темноте…".

Монотонный шаг и размеренное дыхание во взаимодействии с дикой жарой отупляли совершенно.

"О чем бы мне подумать, пока идем?", спросил я сам себя, — "О доме не хочется. О бабах?.. Много ли я их знал, чтобы судить о них? Стих, что ли какой-нибудь вспомнить, проверить память? Или еще лучше — спеть!".

Хорошая мысль!

И я запел про себя популярнейшую песню культовой для молодежи 80-х группы:

Забы…

Шаг правой ногой.

…тую пес…

Шаг левой ногой.

…ню по…

Правой.

…ет ми…

Левой.

…номет

Слова песни были несколько переделаны и приспособлены к специфике нашей службы, но мотив был подходящий. Песня отлично ложилась под шаг.

Может забежать за броню?

В люк упасть? Но толку от этого нет.

Если ДШК подпоет ему,

То мы не увидим с тобою рассвет.

* * *

На следующий день после полудня батальон спускался с гор.

Мы выполнили боевую задачу — база была разгромлена, все, что могло гореть — было сожжено, все, что не могло гореть, все дыры и норы — взорваны.

Восемь человек из нашего батальона выполнили Присягу до конца.

До капельки. До вздоха.

Их лежащие на плащ-палатках тела несли на своих плечах стрелки и снайпера.

Семь солдат и один офицер.

"Герои" из ДШБ сдохли на подъеме. Даже неся легкий груз в своих тощих вещмешках, они сдохли! То ли много молодых потянули в горы, то ли с физподготовкой у них было не ахти. Комбат не мог ждать, пока дэшэбэшники отелятся с подъемом и начал атаку без них: минометчики кинули мины, в воздух взвились "три красных свистка" и понеслось…

Из нашей роты погибли лейтенант Тутвасин и рядовой Юра Пауков — мой однопризывник из первого взвода. Они погибли при штурме базы. Вместо двух рот дэшэбэшников наверху оставались только наши агээсчики и минометчики. Обеспечить нормального прикрытия, уверенно и быстро "погасить верха" они не могли. Душманские ДШК были, конечно же, "погашены", но перед тем как умолкнуть они все-таки успели выпустить несколько лент по нашим атакующим цепям.

Наши потери могли бы быть меньшими, если бы "братья по оружию" не "умерли" на подъеме и не подставили нас. Хотя бы часть огня на себя оттянули…

Мы не злились на дэшэбэшников — у нас на это не было сил. Мы спускались по той же тропе, по которой вчера с такой мукой поднимались до отметки 2700. С собой на растянутых плащ-палатках мы несли своих убитых и раненых, нам нужно было донести их до вертушек. Родители пацанов должны похоронить своих детей по обычаям, в которых те выросли — без разницы, христианским или мусульманским.

Я больше не пел и не декламировал стихов про себя, я вообще ни о чем не думал, только мрачно смотрел себе под ноги, на острые камни и такие же острые колючки и пытался подсчитать сколько мне еще отмерено той тропы. Усталость свинцовой тяжестью наливала мне ноги и плечи, и сил думать еще о чем-то у меня не было. Мысли мои были кратки и примитивны:

"Вот тропа".