Второй год

Сорок минут сержанты Семин и Панов, поставленные плечом к плечу перед грозным офицером Советской Армии, слушали в свой адрес грязные слова про себя и своих родственников, да разглядывали мелькавшие перед их носами офицерские кулаки с набитыми костяшками. Я, правда, хотел возразить, что с моей мамой товарищ старший лейтенант не знаком и потому, вряд ли может являться моим отцом… но меня опередил фишкарь:

— Наблюдаю трех человек, идущих от кишлака в нашу сторону, — доложил он с башни.

Мы вслед за всеми стали смотреть в ту сторону, какую назвал наблюдатель и увидели то, что я и ожидал увидеть. Величественно и твердо переставляя ноги, не согнув спины в демонстрации подобострастия, к нам приближались три местных душмана. По краям шли мужики лет тридцати в шапках-пуштунках, а коренником между ними шествовал аксакал в чалме, как и положено аксакалу. В руках аксакал держал большой лист белой фанеры, на которой высокой горкой был насыпан дымящийся плов. Его пристяжные несли в руках фрукты и сладости.

Акимов оглянулся на меня.

— Я же сказал, что все нормально будет, тащстаршлейтнант, — пожал я плечами, изображая оскорбленную невинность пред ликом Восторжествовавшей Правды.

— Ну ты… — Акимов подбирал слово, но не подобрал, — даешь!..

— Нэ стрелай, командор! — один из пристяжных душманов подал голос и помахал рукой.

Троица местных подошла и я вышел на передний план, как главный инициатор и застрельщик советско-афганских переговоров:

— Салам, бачи. Чи аст?

"Чи аст?" — самые распространенные слова, с которых начинается любая беседа между советской и афганской сторонами. Переводятся они как "что есть?". Если солдат хочет затовариться на дембель он говорит дукандору эти два слова и получает пространный прейскурант. Если у афганца есть лишние деньги и он хочет их потратить на продукты и вещи, с которыми радостно расстанутся воины-интернационалисты, он произносит те же слова.

Чи аст! — двигатель и нормализатор отношений и никакие министры обороны и иностранных дел не смогут быстрее и продуктивней обтяпать дела, чем советский солдат и афганский басмач, начинающие беседу с этих слов.

Все трое цепкими взглядами оценили нашу позицию, пересчитали солдат, зачли "Василек" и пулеметы двух башен, и все тот же мужик поздоровался за всех своих односельчан:

— Салам, командор. Все йест. Толка нэ стрелай болша.

"Ну, что же? Каждому — свое. Кому апельсины, кому ящики", — сытый желудок превращает меня в философа, — "Деды хотели тащиться на высоте? Они это получили. Все как и положено по сроку службы. А весь плов достался нам".

Пловом мы поделились с минометчиками и это было справедливо, потому что они потратили целых четыре мины, напоминая душманам, что у них под носом стоят советские войска и лучше не доводить их до оказания братской помощи. Акимов, поев вместе с нами, совсем успокоился и никаких вводных не давал.

Я сидел на матрасе, привалившись спиной к колесу и курил.

Мартын спал с одного бока, Олег Елисеев сидел рядом с другого.

Духи спали в десантном. Аскер рубил фишку на башне. Коля чистил пулемет. Скоро должно было стемнеть.

Идиллия…

— А ведь мы — оккупанты, — ни с того ни с сего сказал Елисей.

— С чего это мы оккупанты? — спросил его Шкарупа.

Я был согласен с Олегом, но мне не нравилось слово "оккупант". Оккупантами могут быть только фашисты, мы это в школе все десять лет проходили.

— Аскер, — позвал я фишкаря, — Ты оккупант?

— Через час моя фишка кончится, я слезу и покажу тебе кто тут оккупант, — мой маленький, но злобный товарищ проходил ту же школьную программу, что и весь Советский Союз.

— Я тебе слезу, тащ солдат. Сиди, душманов бди.

— Нет, ну как же! — стал объяснять Олег, — мы же на них напали!

— Кто это на них нападал? — не согласился Колян, — нас ввели.

— Да! — вставил я свое слово, — шесть лет назад войска вводили! Значит, все происходило тихо и мирно.

— А Дворец Амина? — Елисей намекал на то, что наши ребята сначала покрошили там все, что шевелилось, а потом уже "тихо и мирно" в страну вошли советские войска.

— А что Дворец Амина, — Шкарупа оторвался от разобранного пулемета, — там все красиво вышло.

— Аскер, — снова позвал я.

— Чи, бача?

— Вот ты мусульманин, а воюешь ты против мусульман.

Все замолчали и посмотрели на башню, на которой сидел Аскер, ожидая как он выкрутится.

— Они не мусульмане! — гордо заявил сын бескрайних казахских степей.

— А кто???!!!

— Они — душманы.

Вопрос политический осложнился вопросом религиозным. Градус диспута начал расти и накаляться и черт его знает через сколько минут спор, по пехотному обычаю, перерос бы в мордобой, но тут проснулся Мартын.

— Ну шо вы зря спорите? — лениво протянул он, недовольный, что его побеспокоили из-за пустяка.

— А ты знаешь ответ?

— Не знаю. Давайте у дедов завтра спросим. Они дольше нас служат.

Как мы сразу не догадались?! Надо завтра утром пойти на сопку к дедам и все у них расспросить. Деды нас рассудят. Как они скажут, так и есть.