Второй год

Я прикинул: КАМАЗов примерно шестьдесят. Разгружать их будут максимум человек сто, потому, что остальные или заняты по службе или им не положено. Значит, на пять человек приходится по три КАМАЗа. Да еще и перекурить надо, потому, что в армии самая маленькая работа начинается с большого перекура. Следовательно, верных четыре часа колонна будет разгружаться. При таком раскладе мы в полк засветло вернуться не успеваем, поэтому, комбат благоразумно отдал распоряжение готовиться к ночевке в Шибиргане и хорошо, что мы получили сухпай. С голоду точно не умрем.

Вскоре возле бэтээров взвились синие дымки костров. Но котловом довольствии в

первом батальоне мы не стояли и хозяева, благодарные нам за проводку колонны, кормить горячей пищей нас не собирались. О себе нужно было позаботиться самим и экипажи развели костры для приготовления обеда. Полтава с Женьком уже колдовали метрах в трех от нашей ласточки. Женек вырыл ямку и развел костер, а Полтава вытряхивал в казан содержимое банок. К гречневой каше он присовокупил пару банок тушенки и от казана повалил такой умопомрачительный запах мяса и специй, что у меня заурчало в животе. Я проголодался. И все проголодались, так как с ночи мы были на ногах, а завтрак в пути предусмотрен не был. Через полчаса после того, как колонна остановилась возле завода, Женек позвал нас обедать. За всей этой суматохой никто не заметил, куда подевался Нурик. Поставив бэтээр в ряд, он свинтил по-тихому, никому ничего не сказав. Обедать мы сели вчетвером: я, Женек, Полтава и Кравцов. Женек по быстрому наложил каждому в синюю гетинаксовую тарелку ароматную кашу с тушенкой и положил на плащ-палатку две буханки мягкого белого хлеба. Другого хлеба в полку не пекли: только белый и только мягкий. От буханки каждый волен был отламывать сколько ему заблагорассудится.

— Нурику оставил? — забеспокоился Кравцов.

— Обижаешь, Сань, — Женек приподнял картонку, которой он прикрыл казан и

показал, что внутри осталось каши по крайней мере на двоих.

Поигрывая богатырскими мускулами подошел капитан Поляков.

— Обедаете? — капитан достал ложку из кармана и сел на корточки рядом с нами, -

накидай-ка мне тарелочку.

Женек нерешительно посмотрел на нас и уже, было, откинул картонку, но тут слово вставил Кравцов:

— Товарищ капитан, вы сухпай получали?

— Конечно получал, — удивился Поляков, — вон он, в машине лежит. Берите,

пользуйтесь.

— А раз получали, товарищ капитан, то и ешьте свой сухпай, — заключил Кравцов.

— Вы что, парни, — Поляков еще надеялся превратить разговор в шутку, — казенной

каши для капитана пожалели?

— Зря вы это говорите, товарищ капитан, — тихо, но твердо возразил Полтава, -

каши нам, конечно, не жалко, но с нами из одного котелка вы кушать не будете.

Поляков поднялся на ноги

— Это ваше окончательное решение? — ноздри капитана трепетали от гнева, подбородок дрожал. Кажется, будь его воля, он бы переубивал всех нас за перенесенное унижение.

— Идите, товарищ капитан, — махнул ложкой Кравцов, — не мешайте обедать.

Уяснив, что дискуссия закрыта, Поляков полез в бэтээр, вынул оттуда две банки

каши и на наших глазах метрах в десяти стал разогревать их на огне тем самым способом, которым Тихон на Балхе варил чай, то есть дернул за нитку зеленый цилиндрик и стал водить огнем по банкам, нагревая их со всех сторон.

Мимо нас прошел комбат. Мы встали и поприветствовали:

— Здравия желаем, товарищ майор.

— Здорово, связисты. Обедаете? Вольно. Продолжать прием пищи, — по-простецки

и дружелюбно ответил Баценков.

— Так точно, товарищ майор, — отрапортовал Полтава, присаживаясь обратно, -

давайте с нами?

— Спасибо, мужики, — отказался комбат, — я с разведкой поел. А что это вы целого

капитана бортанули? У вас как у нормальных людей — казан, тарелки, хлеб. А капитан ножом из банки ковыряет. Нехорошо.

— А он, товарищ майор, через люк стрелял, когда мы под обстрел попали, -

пояснил Кравцов.

— Как через люк? — опешил Баценков.

— Так, — подтвердил Полтава, — поднял автомат над головой и через люк стрелял

не высовываясь.

— А-а, — комбат перевел взгляд на капитана Полякова, — ну, тогда понятно.

— Сань, — дернул я Полтаву за рукав, когда комбат отошел, — а что тут такого:

стрелять через люк?

Полтава облизал ложку и бросил ее на плащ-палатку.

— Кулик, у нас сегодня чай будет? — вместо ответа он обратился к Женьку.

— Сейчас поставлю, — отозвался Женек, — дрова у нас есть, воды почти термос.

Сейчас все будет.

— Сань, — не унимался я и теперь допытывал Кравцова. — что случилось-то?

Вместо Кравцова ответил Полтава. Он положил мне руку на плечо и подъяснил простую вещь, до которой никогда не додумаются гражданские мирные люди:

— Понимаешь, Сэмэн, — сказал Полтава, — жить хочется всем. И каждый хочет уйти