Вместо зарядки, находись я во взводе, то мел бы в палатке или собирал бычки возле нее, поглядывая в сторону карантина и ожидая, когда же духов начнут раскидывать по подразделениям. А сейчас я бодренький, умытый и чистый. Не лучше ли пробежаться три километра с молодыми? И руки чистые, и для здоровья полезно. А на завтрак роту путь Панов ведет: я ее водил вчера на обед, Рахим водил на ужин, а Рыжий проводил зарядку. Вот пусть Серый и покомандует: его очередь.
"Весь день прошел как миг единый…"
Впрочем, это из классика.
За время, прошедшее с осеннего сержантского карантина, ничего нового в боевой подготовке молодого пополнения не изобрели. Молодых надлежало как следует задолбать. Плащов приказал выдать молодым автоматы, чтобы уморить их на тактике. Разница между занятиями молодых и сержантов была только в том, что три месяца назад мы на полигон тряслись в кузове, а сейчас полезли в кабину. КАМАЗов было четыре, мест в кабинах было на восемь человек, а нас было пятеро.
Плащов и еще четыре дятела.
Сев возле водилы, я гордо посмотрел на Рыжего, мол: "знай наших — в кабине едем". Рыжий посмотрел на меня еще более гордо: "Разведке —
Рыжий взвыл:
— Ты что, дурак?! Больно же, урод!
— Сам урод.
— Тогда ты не урод. Ты — мордвин.
— Тогда ты тоже не урод. Ты — хохол.
— Шел хохол, наклал на пол. Шел кацап — зубами цап.
— Чего это он "цап"?
— То, что хохол наложил.
— Ты уверен в этом?
— А то.
— А ты видел? — я сунул Рыжему еще раз локтем в бок.
— Своими глазами, — Рыжий снова сдвинул мне шапку на нос и быстро убрал ногу.
— Я подумал, чем бы еще побольнее укусить Вовку:
— А в разведку только придурков берут, — ехидно заметил я.
— А в связь — только гандонов. Прихлебатели.
— Это кто прихлебатель?!
— А кто придурок?
Слово "прихлебатель" показалось мне обидным. Когда ездили на Балх, я ничем не отличался от пехоты. Тот же автомат, тот же бронежилет. А груза на себе я нес даже больше стрелков: кроме всего прочего у меня была радиостанция и аккумуляторы к ней. И моя рация не сдохла, и аккумуляторы не сели. Связь для пятой роты я обеспечил. И вот теперь я — прихлебатель? Разведка, между прочим, на Балхе тоже "языков" пачками не таскала.
— Ладно, — Рыжий положил мне руку на плечо, — ты не прихлебатель. Мир?
— Тогда и ты не придурок. Мир.
Я несколько секунд пощелкал тумблерами в голове, решая, как надежнее закрепить мир с Рыжим и нашел:
— Ладно, Вован: мы с тобой — нормальные пацаны. Это водила хотел нас с тобой поссорить.
Рыжий посмотрел на водилу. Эрмэошник был с нашего призыва, только рядовой.
Водитель напрягся.
— Этот что ль? — Рыжий кивнул на него.
— А давай ему подкинем? — предложил я.
— А давай, — радостно согласился Вовка.
Водитель чуть не потерял дорогу:
— Э-э-э, мужики, — залопотал он в испуге, — вы чего?!
— Руль держи!!! — заорали мы в один голос
КАМАЗ по серпантину выезжал на обрыв.
11. Двадцать третье Февраля
Так и покатила жизнь как по писанному: в шесть подъем, зарядка, туалет, завтрак, развод. После развода — занятия, обед, чистка оружия, политподготовка, написание писем на родину, ужин, фильм, поверка, отбой. Через три дня молодые втянулись в ритм, а сержантам и втягиваться не было необходимости. Рыжий последние месяцы спал не больше моего: как молодой сержант он вместе со мной через сутки летал в наряды и ежедневно мы с ним сталкивались на разводе, на докладах в штабе и в столовой. Он тоже недосыпал, поэтому восьмичасовой сон был для нас как праздник. Кроме догляда за молодыми у нас не было иных обязанностей, а молодые хлопот нам не доставляли. С первых же часов своего пребывания в полку они были приведены к нормальному бою и слушались команды быстро и четко. Занятия по огневой и тактике проводил Плащов, а мы, как четыре овчарки вокруг овечьей отары, крутились вокруг молодых, наблюдая, чтобы кто-нибудь из них с дуру не пристрелил соседа. Меня всякий раз охватывало беспокойство, когда Плащов начинал отрабатывать действия мотострелкового взвода в наступлении с боевыми стрельбами. Я бегал сзади цепи своего взвода и следил, чтобы направление стрельбы духи выбирали строго перпендикулярно линии цепи. Оленям, отклоняющим свой автомат от воображаемого перпендикуляра, я выписывал пендалей, выводил из строя, отбирал автомат и заставлял отжиматься до потери сил. Пока носом в гравий не уткнутся.
Метод воспитания не самый гуманный, зато все остались живы-здоровы, никто не угодил ни в "Черный тюльпан", ни под трибунал. Одного уронишь на землю, вываляешь в пыли — остальные тридцать человек, не желая для себя такой же участи, делают правильные выводы: и автоматами не играют, и на предохранитель ставить не забывают. Во всяком случае, за время карантина никто никого не подстрелил.
Если кто не понял, поясню.