“И я напоминаю вам, что Рейх также может переопределить преступления по своему усмотрению”, - ответил Веффани, поднимаясь со стула. Феллесс подражал послу, который добавил: “Я доложу о сути ваших замечаний командующему флотом”.
Дитрих издал какой-то звук, который переводчик не перевел. Феллесс последовал за Веффани из кабинета министра юстиции. Когда она начала что-то говорить, он сделал отрицательный жест рукой. Я дура, подумала она. Если немецкие музыканты где-то записываются, то они записываются здесь.
Только после того, как два представителя Расы покинули Министерство юстиции, она смогла сказать то, что имела в виду: “Поздравляю. Вы показали им, что с нами шутки плохи”.
“И вам, старший научный сотрудник”, - сказал Веффани, “за вашу квалифицированную помощь”.
16
Вячеслав Молотов проснулся с головой, стучащей, как механический молот на крупнейшем сталелитейном заводе в Магнитогорске. Клянусь дьявольской бабушкой, подумал он смутно, у меня не было такого похмелья с тех пор, как я был студентом до революции.
Только постепенно, когда к нему вернулось полное осознание, он осознал, как давно была Революция. По какой-то причине он вспомнил, что накануне вечером, прежде чем вспомнить, он не пил ничего крепче газированной минеральной воды. Это встревожило его.
Он сел в кровати, что принудительно привлекло его внимание к тому, что это не его кровать, не та, на которой он заснул. Это была дешевая раскладушка, на которой новобранцу было бы трудно отдохнуть. Он огляделся. В своей спальне его тоже не было. Почему-то это не слишком сильно поразило его. К тому времени это уже почти не было неожиданностью.
Он попытался выяснить, где он был и как он туда попал. Где быстро стало очевидно. Если это не камера, он никогда ее не видел. Что касается камер, то они были довольно роскошными; в большинстве из них на полу была бы солома, а не какая-либо койка, какой бы неудовлетворительной она ни была. Сквозь решетки на узких окнах пробивался слабый солнечный свет.
Кто мог посадить меня в камеру? Разум Молотова все еще работал медленнее, чем следовало (кто-то накачал меня наркотиками, понял он, что должно было быть очевидно с самого начала), но представились только два кандидата. Берия или Жуков? Жуков или Берия? Леди или тигр? Наркотик -хлороформ? — должно было быть тем, что позволило этому фрагменту глупости всплыть на свет божий.
“Охрана!” - позвал он хриплым голосом, с хриплым и воспаленным горлом. “Охрана!” Сколько контрреволюционеров взывали к своим тюремщикам в великие дни? Как мало людей получили хотя бы малейшую частицу того, чего они хотели? Как мало Молотов ожидал оказаться в положении, в которое он поставил стольких других, как во время революции, так и во время последовавших за ней бесконечных чисток.
Он задавался вопросом, почему он просто не умер. Если бы он устраивал переворот, он бы не позволил своим противникам выжить. Ленин думал так же и расправился с царем Николаем и его семьей. С кривой усмешкой Молотов вспомнил, как были шокированы Ящеры, узнав эту часть советской истории.
К его удивлению, охранник действительно заглянул в камеру через маленькое зарешеченное окошко в двери. “Ты проснулся?” - проворчал он с акцентом белорус-ского.
“Нет, я всегда вызываю охрану во сне”, - отрезал Молотов.
Он мог бы знать, что парень окажется невозмутимым. “Хорошо, что ты снова с этим. Тебе нужно подписать какие-то бумаги. Или, может быть, ты мог бы сделать это и во сне”.
“Я не собираюсь ничего подписывать”, - заявил Молотов. Он задавался вопросом, имел ли он это в виду. Он причинил много боли, но ему никогда не приходилось пытаться вынести много. Люди, которые не были причастны к пыткам, говорили о том, как выдерживали их. Люди, которые были причастны, знали, насколько редкой была такая способность. Большинство мужчин, как только начались мучения, сделали бы все, чтобы это прекратилось. Он осмелился задать вопрос: “Где я?”
Берия или Жуков? Жуков или Берия? Жуков, рассудил он, не оставил бы его в живых, если бы тот когда-либо решил нанести удар по верхушке. Но он не думал, что Берия тоже пошел бы на это. Берия, однако, мог быть склонен злорадствовать, и…
У него не было возможности хорошенько подумать об этом. Охранник ответил: “Ты там, где тебе и место, вот где”. Он рассмеялся над собственной сообразительностью, покачнувшись на каблуках, чтобы сделать это. Затем он снова приблизил лицо к окну. “И ты будешь делать то, что тебе говорят, или ты больше никогда ничего не будешь делать”. Он продолжил свой путь, насвистывая песню, которая была популярна несколько лет назад.
В животе у Молотова заурчало. Он был голоден, независимо от того, как болела голова. Ему стало интересно, как долго он спал под действием наркотиков. Еще одна вещь, о которой они ему, конечно, не сказали. Он посмотрел на окно. Была ли полоса солнечного света, которую оно пропускало, выше или ниже, чем раньше? Это в конечном итоге сказало бы ему, утро сейчас или день. Но даже если бы он знал, что он мог сделать с этим знанием? Ничего, что он мог видеть.