Второй потоп

Пьесой, выбранной для первого представления, была трагедия "Король Лир". На первый взгляд, это может показаться странным выбором, но Космо Версаль обладал глубоким знанием человеческой природы. Он знал, что там произойдет трагедия, и что это должна быть трагедия настолько глубокая и всепоглощающая, что она будет доминировать над чувствами тех, кто ее слышит и видит. Это был принцип иммунизирующей терапии, когда яд парализует яд.

Все вышло так, как он и ожидал. Зрители, непривычные к такой глубине драматической страсти, поскольку пьесы, к которым они привыкли, были далеки от шекспировских стандартов, были полностью поглощены сюжетом трагедии. Это было для них полным откровением, и они были выведены из себя и нашли в сочувствии, пробужденном этим душераздирающим зрелищем высшей точки человеческого горя, бессознательное утешение для своих собственных моральных страданий.

Впоследствии Космо поставил на сцене "Гамлета", и "Отелло", и "Макбета", и "Кориолана", и "Юлия Цезаря", но пока он избегал менее трагичных драм. И все они, будучи новыми для слушателей, произвели огромный эффект.

Поочередно он заменял драму музыкой, и, поскольку это касалось только самых величественных постановок великих мастеров прошлого, многие из произведений которых, как и Шекспира, долгое время были забыты, их власть над духом труппы была, возможно, еще более выразительной.

Космо Версаль уже приступал к обучению избранной им группы регенераторов человечества, в то время как он размышлял о чудесах, которые наука евгеника совершит после того, как мир должен был вновь появиться из воды.

Одним из самых необычных эффектов музыки было то, что как она воздействовала на безумного миллиардера Амоса Бланка. Он был заперт в комнате, которую выделил ему Космо, и всякий раз, когда Космо находил время навестить его, его успокаивали притворным согласием с его безумной идеей, что путешествие Ковчега было частью плана "загнать в угол" ресурсы мира.

Космо убедил его, что секрет был неизвестен никому, кроме них самих, и что для успеха важно, чтобы он, Бланк, оставался в изоляции, и, соответственно, последний не выражал желания покидать место своего заключения, которое он считал штаб-квартирой корпорации, проводя часы, покрывая листы бумаги с колонками цифр, которые, как ему казалось, представляли будущую прибыль предприятия.

Однажды вечером, когда должна была звучать симфония Бетховена, Космо провел Амоса Бланка через переполненный зал и посадил его рядом с музыкантами. Сначала он сопротивлялся, а когда увидел толпу, отступил, восклицая:

– Что? Они еще не за бортом?

Но Космо успокоил его каким-то прошептанным обещанием, и он сел на свое место, украдкой оглядываясь по сторонам. Затем включились приборы и сразу же привлекли его внимание. По мере развития музыкальной темы его глаза постепенно утрачивали свой дикий взгляд, и на их место приходило смягченное выражение. Он еще глубже опустился в кресло и подпер голову рукой. Казалось, вся его душа, наконец, была поглощена музыкой. Когда она окончилась, Бланк стал другим человеком.

Тогда Космо доходчиво объяснил ему все, что произошло.

После того, как первый ошеломляющий эффект его пробуждения к реальности прошел, миллиардер полностью восстановил все свои способности. С тех пор он смешался с другими пассажирами, и, как будто перемена, произошедшая с его духом, имела большие результаты, чем простое восстановление рассудка, он стал одним из самых популярных и полезных членов семьи паломников Космо Версаля.

Среди других интеллектуальных развлечений, которые предоставлял Космо, было нечто совершенно уникальное из-за его собственной душевной предвзятости. Это состояло из "конференций", проводимых во второй половине дня в большом салоне в присутствии всей компании, на которых главными докладчиками были два его гения-теоретика, Костаке Териаде и сэр Уилфрид Ательстоун. Они не очень заботились друг о друге, и каждый думал, что время, отведенное другому, было потрачено впустую.

Териаде хотел непрерывно говорить о бесконечной энергии, накопленной в атомах материи, и о безграничной силе, которую высвобождение этой энергии с помощью системы, которую он почти завершил, предоставит в распоряжение человека; и в то же время сэра Ательстона с трудом можно было удержать на привязи, пока он нетерпеливо ждал возможности объяснить, насколько близко он подошел к прямому производству протоплазмы из неживой материи и химическому контролю живых клеток, чтобы отныне человек мог заселять или не заселять землю по своему усмотрению.