– Конечно. Спасибо, что пришла. – Уоррен хотел было подать ей руку, но обнаружил, что та перепачкана горчицей.
Сьюзен улыбнулась, и он решил, что сейчас она красивее, чем когда-либо раньше, и это только усилило его сожаление.
– Удачи, Боб, – сказала она и, не дожидаясь ответа, исчезла в толпе.
Машину Уоррен бросил на Пенри-лейн, примерно в полумиле от дома Бет Ларкин. Напоследок он ещё раз осмотрел вмятину на правом крыле, которую заработал, выезжая с парковки в Бостоне. Краска слезла, на её месте темнели царапины, напоминавшие следы когтей. Уоррен послюнил палец и потёр их, но добился лишь того, что размазал грязь. Бет будет к чему придраться.
С места происшествия он попросту сбежал, понадеявшись, что столь незначительной аварии всё равно никто не заметит. В его ситуации главным было не попасться: останови его патрульный, тот сразу бы понял, что Уоррен умалчивает о целом ворохе подозрительных обстоятельств, и ещё, чего доброго, арестовал бы профессора. Он вдруг осознал, какому риску себя подвергал: ведь могла случиться настоящая авария, он мог быть ранен, мог врезаться на скользкой дороге в какой-нибудь грузовик или фонарный столб, а то и погибнуть, вылетев с моста… Невыносимая, чудовищная мысль о том, что он больше не увидит Джима, не сможет о нём позаботиться, навсегда покинет его, несмотря на всё своё желание остаться, застала Боба врасплох. Он удивился, даже поразился тому, как сильно привязался к мальчику. И тому, насколько хотел жить. Повезло, что ничего плохого не случилось. А вмятина – просто ерунда.
К дому он подобрался уже в сумерках, с заднего двора, как вор. Потом тихонько постучал.
Открыв дверь, Бет тотчас же втянула Уоррена внутрь и беспокойно оглядела улицу.
– Всё в порядке? – спросила она, придерживая на груди поношенный розовый халат, из-под которого виднелась ночная рубашка в синий цветочек. – Уже одиннадцать. Я думала, что-то случилось.
– Спасибо, что прислала Сьюзен.
Бет пожала плечами.
– А машина где?
– Тут, неподалёку.
– Чудесно. Тогда завтра её заберу. Эти чёртовы проныры уже о ней спрашивали.
– Как Джим?
– Спит. Очень устал сегодня.
– Он быстро устаёт.
Бет кивнула.
– Ты ужинал?
Уоррен покачал головой.
– Пойдём, я что-нибудь сварганю. А пока вот что… – И, не переставая накрывать на стол и жарить бифштекс, Бет рассказала, что благодаря паре фраз на гэльском, которые ей удалось обнаружить в библиотеке, история с Джимом всё-таки сдвинулась с мёртвой точки.
– Тут главная трудность – произношение, – объяснила она. – На гэльском всё пишется совершенно не так, как читается. Многих слов Джим не понимает просто потому, что я не могу их правильно произнести.
– А читать он не умеет?
Бет развела руками и сунула в тостер пару ломтей хлеба.
– Писать, кстати, тоже. Деревни, где он жил, на карте тоже нет.
– Скорее всего, она просто слишком маленькая.
– Ну, мне хотя бы удалось понять, откуда начинать. Леттерфрак.
– Где-то в Ирландии?
– Да. Джим это место знает. Думаю, там неподалёку и деревушка Тулах-на-Кроше, о которой он мне говорил.
А что, подумал Уоррен, Ирландия – не так уж и плохо. Там их искать не будут. Для Джима Ирландия была бы куда безопаснее Соединённых Штатов. И главное, там он может воссоединиться с семьёй.
От запаха шипящего на сковородке мяса у профессора разгулялся аппетит.
– Ты очень добра, – сказал он, когда Бет поставила перед ним тарелку.
– Нисколечко. – И она открыла бутылку пива.
Уоррен не мог отвести от неё глаз.
– Как случилось, что ты не была замужем? – спросил он с набитым ртом.
– С чего ты взял, что не была?
– А ты была?
– Вот ещё. Но могла бы. Думаешь, такие, как я, вечно в девках сидят? Ты и сам-то, по-моему, был не из тех, кто женится.
– Не из тех, – покачав головой, признал Уоррен.
Бет налила себе стакан молока, села рядом и, сделав глоток, быстро облизнула побелевшие губы.
– Боже, как я тебя ненавидела, – выдохнула она, прищурившись.
Уоррен не стал отвечать – он и так это знал.
– Я годами слышала, как Сьюзен защищает твою работу, твои вечные отлучки, твою холодность. Как рыдает по Джеку, который вырос безотцовщиной, по себе, стареющей в одиночестве, без мужчины рядом. И всё это время я тебя ненавидела, ненавидела по-настоящему, лютой ненавистью, потому что ты причинял боль самому дорогому мне человеку. А может, ненавидя тебя, я заодно ненавидела и себя – за то, что позволила Сьюзен выбирать сердцем, хотя знала, что она не будет с тобой счастлива.
Боб сглотнул. Потом осторожно, чтобы не звякнули, уложил вилку с ножом по сторонам тарелки, как два крылышка. Есть он больше не мог.