Второй том «Мертвых душ». Замыслы и домыслы

Павел Иванович Чичиков, узнав о смерти Н. В. Гоголя и о том, что его поэма, Мертвые души, осталась неоконченною, вздохнул тяжело и, дав рукам и голове приличное обстоятельству положение, с свойственною ему одному манерой сказал: похождения мои – произведение колоссальное касательно нашего обширного отечества, мануфактур, торговли, нравов и обычаев. Окончить его с успехом мог один только Гоголь. Родственники генерала Бетрищева просили меня письменно уговорить вас окончить Мертвые души. Из моих рассказов вам легко будет писать, а как я вдвое старее вас, то вы верно будете видеть, чем кончится мое земное поприще. Исполните же просьбу генерала Бетрищева и его родных. Я знаю, что они первые будут ругать вас; но я утешу вас мыслию, что окончание Мертвых душ будет не только приятно, но и полезно в геморроидальном отношении[942].

Книга, обильно насыщенная цитатами и реминисценциями из первого и второго томов поэмы, а также из повести «Нос» и других произведений Гоголя, начиналась с того момента, на котором обрывалась история главного героя в сохранившейся рукописи второго тома: Чичикова освобождали из острога. Далее герой продолжал объезжать помещиков, имена которых Ващенко-Захарченко попытался (впрочем, не слишком удачно) стилизовать под Гоголя (Брухин, Медяников, Скремборабов, Плевакин, Распузин и др.) и которые сами напоминали известных гоголевских героев. Как писал впоследствии критик, «помещик Медяников, например, – чистейший сколок с Плюшкина», «прожившийся дворянин Кашемиров – эксцентрик и пьяница совсем во вкусе Ноздрева», одна из невест Чичикова Неонила Тюлепнева – «засидевшаяся дева, мечтающая о замужестве», «некоторое подобие „дубинноголовой“ Коробочки»[943].

Ващенко-Захарченко слегка подправил и телеологию чичиковских путешествий. «Предлогом поездки» нового Чичикова «по географическому пространству» России стало теперь не только посещение «родственников генерала Бетрищева», но и потребность «увидеть треволнения света, взглянуть на отечественные фабрики и мануфактуры»[944]. Понятно, что герой занимался попутно продажей скупленных мертвых душ, «приобретением теплого уголка»[945] и поиском удачной партии.

Поворот в сюжете наметился лишь ближе к концу книги, когда Чичиков, продав часть мертвых душ и получив «небольшой капиталец», женился на дочери городничего Машеньке. Однако дальнейшее счастливое «приращенье» семейства: появление «двенадцати штук канальчонков»[946], похожих на Чичикова, в именах которых он начал путаться, а также превращение Машеньки в толстую Марью Платоновну, в «Бог знает что», – все менее радовало Чичикова. К концу жизни он и вовсе осознал, что истинной его жизнью была лишь та, когда он общался с Бетрищевым, Маниловым, Плюшкиным, Собакевичем, Ноздревым, Настасией Петровной, «моей дорогой Коробочкой»[947]. А истинными его детьми, о которых он вспоминал и в предсмертном бреду, были те самые мертвые души, чей покой он «потревожил <…> в сырых могилах»[948].

При весьма низком художественном уровне книга Ващенко-Захарченко стала ранним примером того истолкования гоголевской поэмы, которое получит широкое распространение уже в ХX века: плутовство главного героя представало в ней как наиболее яркая сторона этого образа. В то же время сентиментальная мечта о семейной жизни в окружении жены и детей, которая в сознании Чичикова это плутовство отчасти оправдывала (вспомним реконструкцию поэмы А. М. Бухаревым), дискредитировалась, обнажая свою банальную и вместе с тем трагическую сторону.

Единственным прижизненным откликом на книгу Ващенко-Захарченко стала резкая рецензия на нее Н. Г. Чернышевского, где критик, в частности, высказал сомнение в том, что автор поставил на книге свое подлинное имя.