Вурдалакам нет места в раю

Они обнимались до темноты, и Горихвост впервые в жизни шептал деве ласковые слова. Когда непроглядная темень окутала мир, он проводил княжну до господской усадьбы. Село до сих пор не ложилось, дворы гудели от возбуждения, словно праздник еще продолжался. От избы старосты доносились жалостливые визги гармошки, под которую Головач пел веселую песню о том, как «в поход выступает хороброе войско…» Целый хор голосов подтягивал невпопад. Особенно выделялся петушиный, срывающийся баритон конюха.

У забора усадьбы Горихвост обнял Ярогневу в последний раз.

– Прощай, моя душа, – прошептал он. – Ступай своим путем, и пусть он принесет тебе счастье.

24 вересня

Ветер дул в спину уходящему войску, будто сам Стрибог подталкивал князя с дружиной к столице. Нежата взгромоздился на коня и с гордостью красовался рядом со Всеволодом, поднимая повыше багряное знамя с золотым соколом. Тонкая змейка возбужденных мужиков струилась по едва подсохшей дороге на Красную слободу. За ними грохотали, подскакивая на ухабах, телеги обоза, на которые набросали горой нехитрое деревенское оружие и мешки со съестными припасами.

Горихвост оперся ладонью о холодный, шершавый камень кумира, торчащего из земли на краю Ветхого капища. Это был Род-владыка – он встречал приходящих на капище и провожал в дальний путь так же, как делал это на небесах. Отсюда, с высоты Крутояра, растянувшаяся рать казалась тоненькой ниточкой, с которой ветер играет, шевеля и заставляя трепыхаться.

Горихвост упер в губы кулак и прикусил костяшку на пальце. Где Ярогнева? Наверное, вон на той белой лошадке, под самым знаменем, которое ветер будто нарочно расправил? Бело-синее платье, уверенная осанка, высокий убрус на голове, из-под которого не выбивается ни пряди – нет, это не дочь, это мать, рядом с мужем, что скачет неторопливо в окружении слуг и начальников ополчения.

Ха-ха-ха, разве эта шебутная девка согласилась бы на такую игрушечную лошадку, всю беленькую и холеную, будто лебедь в кремлевском пруду? Как бы не так! Вон она, на поджаром гнедом скакуне, что так и кусает удила, буйствуя от того, что хозяйка не пускает его во всю прыть. Золотистая рубаха под алым корзном, развевающимся от дыхания Стрибога. Две косички пшеничного цвета, пляшущие за спиной. Порывистые движения, будто она старается успеть сразу всюду. Кажется, княжна задорно покрикивает на отстающих – жаль, что отсюда не слышно ни слова. Мужики ржут, как кони – они любят княжну, но не так, как я. Они обожают ее, как госпожу и наследницу князя, с которым связаны их надежды.

А что остается мне? Смотреть вслед уходящим? Чувствовать, что теряю что-то важное и дорогое, что мне и прежде не принадлежало?

Вот войско втянулось в широкую просеку между обугленными стволами деревьев. Еще недавно там стояла желто-красная стена осеннего леса, а теперь только черные обрубки торчат из грязно-серого пепла.

Гнедой скакун встряхнул черной гривой и понес наездницу к голове колонны, куда звали ее отец с матерью. Впереди у нее большой путь. Большая судьба. А какая моя судьба? Что со мной будет дальше? Знать бы ответ…

Горихвост вымазал красной охрой каменную шапку Рода, вытер о траву руки, и по крутой тропке спустился на Девичье поле.

Перейдешь поле – вот и изба Дедослава. Теперь она моя. Все, как в детстве. Поднимешься по крыльцу, толкнешь дверь – и ты в сенях. Тонкий нюх сразу ловит знакомый, давно устоявшийся запах жилья.

Бьет в нос прелый запах рогожи, щекочет ноздри сухое сено. Хлев давно опустел, но скотина оставила в нем такой след, что он не выветрится, наверное, никогда.

Под ногой скрипнули обгорелые доски, на которых Курдюм разводил костер. Подстилка спрятала почерневшие пятна – если не знать, что тут лилась кровь, то сразу и не догадаешься. Сломанная лестница на чердак – как неудобно туда забираться, того и гляди, приложишься макушкой о притолочную балку. Вот, теперь я хозяин всего этого добра. И что мне с ним делать? Был бы дед – подсказал бы.

Горихвост шагнул в угол и поднял остатки разорванной сумки. Что это? Боги! Вот это да! Это же моя переметная сума, в которой я носил длаку! Одна рвань от нее и осталась. А я так к ней привык! Хотя, зачем она мне теперь? Длаки уж нет, и я никогда больше ее не накину. Не почувствую себя волком – диким, поджарым, вечно голодным зверем, которого веселит мысль о том, что весь мир вокруг – это его охотничий заповедник, в котором каждая тварь, от самой маленькой до самой большой, подарена ему самим небом.

Какое это счастье – чувствовать себя хозяином всего леса! А теперь я кто? Мелкая сошка, приблудившаяся к чужому жилью? Отшельник, пугающий односельчан своим прошлым? Что мне делать-то среди этих людей?

*

На дворе хлопнула сломанная калитка, висящая на одной петле. Эй, кого принесла там нелегкая? Не боитесь заходить в гости к бывшему вурдалаку, соседи?

– К тебе можно? – раздался знакомый голос.

Горихвост выбрался на крыльцо.

Ах, вот это кто. Ну конечно, кто же еще? По песчаной дорожке к избе ковыляет господин Новый Мельник.