Но эволюция человечества отнюдь не имеет характера непрерывности. Она подобна морскому приливу, общее поступательное движение которого заключает в себе еще самые различные по величине волны, из которых каждая имеет свой ритм движения, колебания которого относительно независимы. Точно так же каждая из великих эпох в развитии человечества – греческая и римская древность, Средние века, Новые времена – имела свой первоначальный и классический периоды развития, свой период упадка. В каждый из этих моментов общее движение делится далее на более ограниченные периоды развития, то более медленные, то более быстрые, различные в зависимости от страны, школ и даже мод.
Но если мы продолжим наш анализ, то заметим, что в одни периоды оба вида прекрасного имеют тенденцию к слиянию, в другие – к расхождению. Они стремятся к слиянию у художников-классиков. В самом деле, свойство, общее всем классикам, заключается в том, чтобы изображать в своих произведениях – за некоторыми редкими исключениями – лишь то, что уже само по себе прекрасно, т. е., – повторим еще раз – здорово или приятно в природе.
Закон этот приложим ко всем классическим школам всех родов искусства. Классическая музыка предпочитает гармоничные созвучия, которых романтики или наши современные декаденты избегают как пресных или банальных. Винчи, Рафаэль или Микеланджело писали лишь совершенные типы человечества, тогда как мастера эпохи примитивов или романтики, Джотто или Делакруа, «выбирали» гораздо меньше: на их картинах фигурируют лица, списанные с действительности, оригиналы которых сами по себе часто безобразны; ландшафты, на фоне которых они написаны, дики, пустынны или безразличны. Герои трагедии XVII и XVIII вв. всегда великие люди, и страсти их непременно благородны; театр XV и XIX веков, напротив, предпочитает, по-видимому, заурядных действующих лиц и обыденные чувства – короче говоря, то, что само по себе в природе красотой не обладает.
Таким образом, эпохи совпадения прекрасного в природе и искусстве являются «нормативными» фазисами; исторически, они обладают воспитательной силой, моральным авторитетом, который, несмотря на все препятствия, они сохраняют и изощряют в течение многих поколений[70]. В эпохи романтизма или декаданса искусство приобщается к природе, безразлично, какая бы она ни была, здоровая или болезненная. Таким образом, смешивание этих двух видов прекрасного имеет тенденцию менять свое направление, ибо если бы оно всегда направлялось в сторону искусства, то художественная красота слишком явно была бы тогда делом человеческим. Но произведения таких романтических периодов носят всегда некоторый болезненный, капризный и субъективный отпечаток, во всяком случае, они обладают меньшим авторитетом в общественной жизни и носят менее нормативный характер. Таким образом, указанное смешивание понятий могло укорениться не только в обыденной речи, но даже в сознании самих критиков или художников. Тем не менее анализ фактов позволяет нам различать эти два вида явлений и предвидеть уже некоторые из их исторических отношений.
Итак, смешивание двух видов прекрасного объясняется, по крайней мере отчасти, пережитком минувших времен и первобытной роли искусства, пережитком, таящимся в нас; кроме того, здесь влияет и наследие классического вкуса, увековеченного воспитанием и влиянием традиционных образцов искусства.