Введение в эстетику

Итак, существенная задача метода заключается в том, чтобы организовать эту сумму субъективных впечатлений, от чего абсолютный догматизм совершенно отказывается; наиболее же умеренные догматики полагают, что эта сумма впечатлений уже сложилась в смутном виде в душе человека под именем вкуса, здравого смысла, consensus omnium, установленного и окончательного мнения; эту сложившуюся в организованное целое сумму впечатлений признают, наконец, и импрессионисты, издевающиеся над нею под именем традиций или грубой и презренной рутины. Сторонники экспериментальной эстетики не издеваются и не превозносят, они занимаются методической установкой тех специально эстетических фактов, которые именуются оценочными суждениями. Терпеливо создавая их сумму, они надеются превзойти ленивый скептицизм одних и, путем приближения, определить так называемый абсолют других, являющийся лишь никогда не достижимым пределом, к которому постоянно, однако, можно приближаться. Ибо для них абсолют лишь неопределенно растущее число новых относительностей, подобно тому как ценность можно назвать объективной лишь в том случае, когда она выражает сумму ценностей, каждая из которых, взятая в отдельности и существуя лишь в одном сознании, явно субъективна по самому определению своему.

Эти принципы оспаривать нелегко, ибо идеализм новейших великих философов нам давно показал, что нет «вещей в себе» и, тем более, «ценностей в себе»; новейшая же наука доказывает, что всякий закон – лишь система отношений и их необходимых условий.

Допустивши эти принципы, остается лишь создать эту сумму индивидуальных мнений.

Здесь-то и начинаются затруднения. Сумма – это число. Число же – оскорбление священного характера красоты. Измерять – значит унижать; исчислять – значит обесценивать тайны прекрасного. Что такое эстетика без тайн, если не святотатство в искусстве?

Можно еще терпеть старого педанта, грозящего своей линейкой во имя священных принципов, ибо можно посмеяться и над его указкой, и над его принципами; он бессилен и смешон. Но когда педант слагает оружие устрашения и начинает защищаться бесстрастной классификацией ценностей, невозмутимо награждая их отметками, то это даже не смешно, ибо он больше не угрожает, он не навязывает более своих мнений во имя весьма сомнительного и давно подорванного авторитета, но довольствуется тем, что причиняет нам неприятности, нарушая наши привычки и всячески мешая нам, что несравненно более несносно. У безоружного педанта остается еще в запасе скука – оружие весьма способное нагнать страх. А что превзойдет по скуке статистику?

Однако нужно дойти и до нее и сказать в заключение, что единственно верный способ извлечь из импрессионизма его последние и лучшие, т. е. превосходящие его, следствия заключается в следующем признании: эстетическое суждение может на законном основании считаться ценностью лишь в том случае, если оно действительно выражает ценность в эстетическом сознании какой-либо части человечества, если можно описать ее и указать, какова она и в силу каких условий. Если же всякая точность приводит к цифрам, то пусть: мы дойдем и до цифр, нет ничего смешного в том, чтобы идти до конца своей мысли, хотя бы даже против общераспространенных предрассудков.

II. ПОЛУАБСТРАКТНЫЕ АНАЛИЗЫ

Основатель экспериментальной эстетики, он же творец психофизики, Фехнер принципиально касается той же задачи, проблемы, которою занят всякий относительный догматизм, а именно: он стремится отыскать законы или необходимые отношения между эстетическими явлениями, внутреннюю необходимость, наиболее ясным признаком которой служит всеобщность фактически наблюдаемых отношений. Но если начинает он с той же задачи, с которой начинают многие художественные критики, то приступает он к ней с совершенно противоположного конца. Его метод глубоко аналитичен: «эстетика снизу» начинается, таким образом, с простейших и элементарнейших фактов, добытых путем анализа, и понемногу, когда становится возможным синтез, поднимается от частного к общему, от простого к сложному, от абстрактного к конкретному.

Поэтому первыми эстетическими явлениями, исследованными экспериментально, послужили, естественным образом, интервалы мелодии, аккорды, консонансы и диссонансы в гармонии, простые и сложные ритмы, правильные и синкопированные, в звуках и в движениях тела; фактический материал и новые законы экспериментальной фонетики; комбинации, гармоническое сочетание и контрасты различных красок и отношения наиболее приятных для глаза простых форм. Именно в них заключаются главные элементы всякой наиболее сложной красоты; к ним, естественным образом, обращается экспериментатор, поступая в данном случае подобно изучающему сложный органический состав химику, который неизбежно разлагает его, как только представится возможность, на простые элементы.