Читаем Введение в философию желания полностью

Власть (вступление во власть) преобразует человека. Во всяком случае, он должен предпринимать какие-то меры, чтобы не измениться. Желание созидает новую личность.

Что же тогда отличает желание от власти? Во власти нет «удивления» и «встречи». Вначале (установления властных отношений) подчиненные – лишь средства для утверждающей себя власти. Власть не приводит к любви, хотя Гегель и пытался представить логику властных отношений именно так. Власть есть скорее вынужденность признания ценности Другого, где исключительность способностей слуги, раба или подчиненного используются как средства для подчеркивания собственной исключительности.

Власть строится на зависимости одних от других; желание символизирует свободу.

Желанию, скорее всего, не нужны партнеры для исполнения, хотя и нужны иногда зрители для усиления удовольствия от подтверждаемой их присутствием исполненности.

Власть невозможна вне отношений между людьми, желание может выступать в обличии чистой субъективности. Власть всегда должна подтверждаться. Она собственно существует только самим этим подтверждением. Если я что-либо желаю, мне это очевидно и без того, чтобы другие официально или документально признавали это.

Желание, воображение, фантазия, мечта, надежда. Между всеми этими понятиями существует тесная связь и единство. Нередко они употребляются в качестве синонимов. Вместе с тем между ними имеются различия. Воображение – это средство, которым «пользуются» желание, мечта и фантазия. Фантазия – выдумывание без привязки к конкретной жизни, без соизмерения имеющихся у меня в наличии сил и способностей с теми, что понадобятся для воплощения фантазии в жизнь. Более того, это полная «анархия» воображения. Фантазия не прагматична. Если я стану воображать себя балериной или японкой – это будет именно фантазия. Надежда описывает состояние ожидания, когда человек сделал все, что мог, а теперь уповает на других. В надежде собственной активности субъекта уже нет, есть лишь «работа» судьбы, решения которой с волнением ждет надеющийся. Мечта очень близко стоит по смыслу к желанию, но воображаемое здесь столь далеко отстоит по времени от сегодняшнего дня, что мечтающий, как в случае надежды, вынужден принимать в расчет возможность собственного изменения за это время, вероятность радикального изменения самой жизни к тому моменту, когда мечте настанет срок осуществляться. Мечта, как и желание, «думает» об изменении жизни и личности мечтающего. Но, в отличие от желания, мечте «нет дела» до Другого, Других. По мере приближения к «желанию» нарастает осознанность огорчения и неудовольствия, которое возникнет при невозможности исполнения задуманного. Желать – уже тратить душевные и духовные силы, а всякая без «пользы» произведенная растрата огорчительна. Желание знает средства получения желаемого. В желании мы видим личность Другого, неповторимость и незаместимость которого и вызывает желание. Желание – неповторимое личностное отношение.

Я могу мечтать и фантазировать, о чем угодно. Желание, будучи моим, принадлежит мне не полностью. Оно не целиком в моей власти. Я не могу заставить себя желать. И даже имея желание, я не могу желать все, что угодно и сколько угодно. Сопротивление желанию свободы, потакание тем желаниям, которые нарушают идентификацию личности, мешают утверждению личной воли, – вызывает тревогу, тоску, тошноту, скуку и непреодолимо ведет к умиранию желания. Есть что-то в желании, что мне не принадлежит. Желание может изменить человеку. И здесь обнаруживается некоторая близость между желанием и надеждой.

Желание «точно знает», что причиной его возникновения является благо (см.: «Авторитет желания»), хотя субъект желания не всегда правильно определяет, в чем конкретно это благо заключено (противоречие между объектом и предметом желания). Фантазия, мечта, надежда такой уверенностью «похвастаться» не могут.

Желание – это не пустое воображение того, чего здесь нет. Желать – уже созидать будущее, вводить будущее в состав настоящего. От желания сложнее отмахнуться, чем от фантазии и мечты. Желание – это реальные, уже имеющиеся у меня силы на созидание воображаемого. Желание, в отличие от мечты, фантазии и надежды, – факт, составляющий самим своим существованием достаточное основание к действию.

Желание и любовь. В обыденной речи слово желание очень часто используется как синоним любви и, наоборот, словом любовь могут называть и желание, и любое вообще страстное стремление, привязанность или склонность. Определение любви как «целестремительной и соединительной силы» (определение Р.Г. Апресяна) скорее сближает эти два понятия, ведь желание всегда целестремительно. Что же общего у двух этих феноменов, и что их различает?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука