Введение в философию желания

И любовь, и желание предстают в культуре в виде мифов. Например, современная массовая культура, несомненно, располагает очень влиятельным мифом любви. В этом мифе любовь не существует без чувственной страсти; образы любви, создаваемые в современном искусстве, есть, по сути, образы болезни, недуга. Современный миф желания также является весьма влиятельным мифом. Уверенность в том, что в двадцать первом веке на смену человеку производящему пришел человек развлекающийся и наслаждающийся, не просто разделяется многими социологами, философами, художниками, священниками, журналистами, – общая интуиция смело определяет происходящие в современной культуре перемены как превращение общества потребления в общество желания.

Считать главным отличием желания от любви «жар», «страстность», «чувственность», «телесность», без которых второе может обойтись, – ошибка. Любовь может быть чувственной, а желание – «холодным» («разумным»). Ошибочное ассоциирование желания с обладанием, с одной стороны, а также редуцирование желания к сексуальному влечению, с другой, мешают увидеть общее у желания и любви.

Если желание и относится к человеческой «телесности», то речь следует вести не о «природном» или «социальном», но скорее о «культурном теле». «Культурное тело» является своего рода квинтэссенцией, завершением процесса перехода от «безличных», природнотелесных предпосылок к собственно человеческому, не только социально-функциональному, но и личностному бытию телесности»[44] (с. 249).

Желание и любовь – влечения, но их следует отличать от вожделения и тем более от похоти. Похоть всегда порождена скукой, равнодушием, иногда – отчаянием. Желание и любовь сопряжены с неподдельным интересом. Похоть и разврат происходят от потери себя, и их цель – разрушение личности. Они черпают свое «вдохновение» в противопоставлении себя обществу. Желание и любовь вдохновляются разворачиванием индивидуальности для Других.

Сходным является и то, что желание, как и любовь, не связаны с потребностью. Так, Р.Г. Апресян пишет: «В любви не реализуется потребность в другом человеке, хотя у большинства людей есть потребность в общении, в близком человеке. В любви эта потребность разрешается, но сама любовь не является выражением и продолжением этой потребности» (электронный вариант лекции № 7 о Д. фон Гильдебранде в курсе «Философия любви: история идей»).

Разница между феноменами желания и любви заключается в том, что желание – устремленность к цели и потому – предрасположенность к действию. Подлинная любовь тоже целестремительна и требует готовности к действию во имя любимого/любимой, но как интенциональный агент любовь все же не имеет достаточного содержания, что не так в случае желания, которое вместе с уверенностью является обязательным агентом действия; желание относится прежде всего к волевой сфере человека. В философских работах о природе человека понятие желания стоит в одном ряду с понятиями «воля», «свобода», «действие» (Локк, Гоббс, Кант, Гегель). Понятие любви не относится к воле; желание анализируется как достояние практического разума. Любовь никогда не анализируется в контексте проблемы разума. Желание есть резон, рациональное основание к действию. Что можно сказать в этом случае о любви? Разве не может любовь служить достаточным основанием к действию? Кажется, что да, но ведь не является редкостью ситуация, когда любовь парализует всякую способность к действию, чего не скажешь о желании; желание обязательно указывает на благо для субъекта желания, любовь в этом смысле – жертвенна. Этот момент, правда, требует уточнения. Любящий бескорыстно получает взамен чувство собственного нравственного совершенства или искушение чувствовать превосходство над эгоистичным возлюбленным (в чем герой кинофильма «Страна глухих», например, не преминул упрекнуть жертвенно любящую его девушку). С другой стороны, нацеленное на субъективное благо желание актуализирует личность – символ сознательности, ответственности и вменяемости, что делает его этически значимым.