Введение в конституционное право с разъяснением сложных вопросов

Естественное правопонимание, конечно же, проигрывает позитивизму, на стороне которого формальная определенность юридического закона и его защищенность силой государственного принуждения. На одной из конференций выступающий так и заявил: «Если вы говорите, что существуют неправовые законы, то что такое право, если оно не имеет формы закона?»[155]. Что ж, вопрос справедлив. Это, действительно, слабое место юснатурализма. Несравненно легче оценить соответствие юридического акта установленной процедуре, нежели понятиям, которые можно истолковать по-разному. Неудивительно, что отсутствие определенности вызывает критику такого правопонимания. Например, выдающийся российский теоретик права Н.М. Коркунов (1853–1904) считал императивы естественного права сугубо субъективными представлениями и говорил, что сама эта идея появилась потому, что «люди вообще склонны привычное и простое считать необходимым и естественным»[156]. А известный итальянский экономист и социолог Виктор Парето (1848–1923), признавая научными только те положения, определения, выводы, которые можно доказать логико-экспериментальным путем, называл теорию естественного права «примером рассуждений, лишенных строгости» и иронизировал: «Естественное право является именно тем самым правом, которое выглядит наилучшим в глазах тех, кто используют данный термин, но они не могут об этом сказать открыто и прибегают к ухищрениям, добавляя некоторые рассуждения»[157].

Думается, однако, что подобный жесткий рационалистический подход[158] не очень пригоден для социальной сферы, где далеко не все может быть объяснено логико-экспериментальными средствами. Многие понятия в этой сфере, давно превратившиеся в аксиомы, имеют конвенциональный характер, т. е. существуют благодаря общему признанию[159].

Однако конвенциональность вовсе не означает искусственного (придуманного) характера таких ценностей. Иное дело, что, в зависимости от собственной мировоззренческой позиции, одни считают, что естественное право создал Бог, другие, как, например, Гуго Гроций (1583–1645), – что оно есть «продукт мирных и общежительных склонностей человеческой природы, это истечение ее добрых чувств и стремлений»[160].

Однако, несмотря на недостатки теории юснатурализма, отказ от понимания права вне его ценностного содержания неизбежно приводит к оправданию практики государственного произвола, к размыванию того главного различия «между государством и разбойничьей шайкой», о котором говорил Блаженный Августин (354–430):

«Итак, при отсутствии справедливости (латинское слово «justitia» иногда переводят как «правосудие». Но это лишь подтверждает, что правосудие в онтологическом смысле тождественно справедливости. – М. К.), что такое государства, как не большие разбойничьи шайки; так как и сами разбойничьи шайки есть не что иное, как государства в миниатюре. И они также представляют собою общества людей, управляются властью начальника, связаны обоюдным соглашением и делят добычу по добровольно установленному закону. Когда подобная шайка потерянных людей возрастает до таких размеров, что захватывает области, основывает оседлые жилища, овладевает городами, подчиняет своей власти народы, тогда она открыто принимает название государства, которое уже вполне присваивает ей не подавленная жадность, а приобретенная безнаказанность. Прекрасно и верно ответил Александру Великому один пойманный пират. Когда царь спросил его, какое право имеет он грабить на море, тот дерзко отвечал: “Такое же, какое и ты: но поскольку я делаю это на небольшом судне, меня называют разбойником; ты же располагаешь огромным флотом, и потому тебя величают императором”»[161].