Было бы ошибкой думать, что сторонники юридического позитивизма оправдывают государственный произвол. Например, Б.Н. Чичерин, хотя и был либерально мыслящим ученым, отрицал естественные права человека. Правда, только потому, что исходил из существования нравственных принципов в государственной жизни:
«Нравственный закон исполняется установлением прочного порядка и справедливых норм жизни. Ему противоречат произвол и притеснения. Как представители этого высшего нравственного порядка, правители обязаны руководиться в своих действиях нравственным законом
. Это не есть уже требование личной совести, в которой каждый является сам себе судьей; это – требование государственного союза, осуществляющего в себе нравственный закон»[162].История, однако, свидетельствует об обратном. Власть, не ограниченная правом, неизбежно будет нарушать и тот самый нравственный закон. И если право рассматривать лишь как продукт государственной деятельности, логично предположить, что государственная власть не может быть ограничена. Следовательно, должно быть нечто, не зависящее от государственной и даже народной воли. Это нечто – императивы естественного права.
Как мне кажется, здесь нельзя полностью согласиться с выдающимся правовым мыслителем П.И. Новгородцевым
(1866–1924), считавшим, что естественное право соотносится с правом положительным как идеал и действительность, а «идеальные требования не представляют собою права в строгом смысле слова, а суть только проекты будущего права»[163]. Если общество заставляет государство признать ценности естественного права и согласиться с тем, что никакая целесообразность (политическая, экономическая и всякая другая) не может оправдать отношения к человеку как к объекту, как к средству достижения каких бы то ни было целей, то такое государство вынуждено выстраивать свою правовую систему, в том числе весь массив юридических актов, как систему, основанную на вечных принципах естественного права. К сожалению, правда, обычно не общество «заставляет государство», а сравнительно небольшая группа людей, приходящих к власти или воздействующих на того, от кого зависит определение вектора развития. Как бы то ни было, если это происходит, «будущее право» становится «правом действующим».Происходит такое превращение прежде всего благодаря конституции
. Воплощая в себе как основные ценности естественного права (равенство, свободу, справедливость), так и гарантии их обеспечения (построение системы публичной власти на основе разделения властей, многопартийности, судебного контроля за соблюдением конституционных норм), конституция тем самым становится как бы сгустком права, выражает его в концентрированном виде. Между прочим, польская Конституция близка к такому пониманию, провозглашая: «Конституция есть верховное право Республики Польша» (ч. 1 ст. 8).Итак, современная конституция «примиряет
» между собой два правопонимания – позитивистское и естественно-правовое. С одной стороны, конституция вбирает в себя основные ценности естественного права (прежде всего это выражается в принципах правового положения личности), с другой – только этот единственный акт позитивного права можно считать a priori правовым. И тогда появляется инструмент оценки законов и иных юридических актов с точки зрения их соответствия требованиям права. Формула решений, например, Конституционного Суда РФ «признать не соответствующим Конституции Российской Федерации» на самом деле означает признание тех или иных норм или акта в целом не соответствующими праву.Тут нас, правда, подстерегает опасность. Ведь, во-первых, нужно определить, соответствует ли сама конституция высокому праву. А во-вторых, постепенно, в угоду чьим-то текущим интересам, может размываться характер конституции как концентрированного права. Но этой проблемы я здесь касаться не буду, ибо ее анализ – отдельная исследовательская задача. Здесь же я говорю лишь об одном из специфических свойств конституции.
Высшая юридическая сила и верховенство