Введение в литургическое богословие

К тому же первоначальному ядру относятся и молитвы. В современном уставе и утренние молитвы, и светильничные стали тайными и читаются предстоятелем подряд во время чтения Псалтири. Но уже из их текста видно, что первоначально они относились к разным моментам богослужения и чередовались с псалмами и гимнами[206]. Об этом свидетельствуют их надписания в ранних рукописях – «молитва пятидесятого псалма», «молитва на хвалитех» и т. д. И по содержанию эти молитвы близки к tephillâ – ходатайственно-молитвенной части синагогального богослужения, что указывает на их раннее включение в устав суточных служб[207]. Как важную часть службы их упоминают «Сирская дидаскалия» и связанные с нею памятники[208].

Уже у апостола Павла мы находим упоминание псалмов, гимнов и песней духовных (Еф. 5:19; Кол. 3:16), и этот перечень, по словам Э. Веллеса, «в настоящее время понятен каждому, кто занимается сравнительной литургикой. Три эти группы соответствуют трем родам пения, обычным в византийском ритуале. Они происходят от еврейского богослужения синагоги, которое ученики Христа ежедневно посещали»[209]. Перечень первых гимнов, употреблявшихся в Церкви, сохранился в александрийском кодексе V века[210], но есть все основания думать, что они употреблялись в христианском богослужении и до Константина[211]. Этот перечень включает в себя наши теперешние десять ветхозаветных песней, которые позднее составят канон, а также Великое славословие, песнь Симеона Богоприимца, молитву царя Манассии и др. Пользуясь сравнительным методом, Баумштарк показывает постепенное «становление» этой ранней гимнографической традиции, в которой первичной он считает песнь Трех Отроков. Для нас важен сейчас только факт наличия гимнов в уставе первоначальных суточных служб. В том же, что касается термина «песни духовные», то, по мнению Веллеса, они относятся к песнопениям так называемого «мелизматического» типа, главный тип которых представляют «Аллилуиа»[212]. Для всякого, знакомого с современным строем нашего богослужения, ясно, что теперешнее употребление аллилуариев несомненно предполагает, что в древности они занимали более значительное место. И здесь также можно установить связь с синагогальной традицией: на нее указывает, например, музыкальная структура аллилуариев амвросианской литургии, самый древний образец их, дошедший до нас[213].

К этому перечню первичных элементов утрени и вечерни нужно прибавить указание на несомненно литургический характер этих служб: и «Дидаскалия», и «Апостольские постановления» в своем описании их неизменно упоминают предстоятеля, клир и народ, то есть «плерому» Церкви[214]. Это не частные молитвы, а именно литургический акт, совершаемый Церковью и от имени Церкви. Укажем также на структурное сходство этих элементов с первой, преанафоральной частью евхаристического собрания, что подтверждает догадку К. Дагмора[215], согласно которой эти службы, построенные по типу синагогальных, составляли в дни Евхаристии ее первую часть, а в остальные были службами самостоятельными[216].

Для нас не столь важно, совершались ли в первые века христианства эти службы повсеместно и во всякое время (так, слова «каждый день утром и вечером» вставлены в «Дидаскалию» компилятором «Апостольских постановлений», то есть в конце IV века). Нам важны, во-первых, их общее сходство с синагогальным культом, указывающее на их очень раннее принятие Церковью, и, во-вторых, универсальность их общего типа, хорошо показанная специалистами сравнительной литургики. Это дает нам право говорить о первоначальном уставе суточного богослужения, который и станет исходной точкой дальнейшего развития.