Вы ненавидите меня так страстно (СИ)

Себастьян подумал, скольких так уже сломала машина под символом М. Наверное, многих, хотя этот Френсис откровенно нарвался сам, когда решил нажиться на компромате. И всё же Джима эта ситуация не красила. Моран ощущал только неприязнь.

Когда пришло время разъезжаться, Чарльз настоял, чтобы Моран поехал в одной машине с ним и Джимом, сопроводив их до дома. Последний уже выглядел мрачнее тучи, видимо, Магнуссен уже обрадовал его перспективой сотрудничества с полковником.

– Ждите смс от М, Моран, – сказал Чарльз, когда Джим выскочил из машины, торопливо направляясь к дому.

Себастьян вышел следом, желая пройтись пешком и унять головную боль. Джим внезапно обернулся и показал ему средний палец, а после вновь направился к дому. Моран вздохнул: его бесило это ребячество.

Всё произошло внезапно: стоило Джиму коснуться дверцы низких ворот, как раздался взрыв. Себастьяна отбросило, и на мгновение наступила звенящая тишина.

Голову повело, перед глазами всё кружилось. Себастьян поднялся и пошатнулся, но всё же устоял на ногах. Он слышал крики, шум, вокруг столпились люди. Моран сосредоточился и поднял взгляда на дом: тот горел, пламя пожирало здание изнутри. Себастьян переждал, пока гул в ушах не пройдёт, и прошёл ближе к месту взрыва, выискивая взглядом Магнуссена и Джима. Айтишник был жив. Он встал на ноги, пошатнулся и сделал шаг к дому.

– Стой! – Себастьян перехватил его и потянул на себя. – Может ещё раз рвануть!

– Там… Джонсон… – произнёс Джим, размазывая по лицу кровь. – Пусти!

Моран похолодел. Генри Джонсон, давний друг, тот самый, который помог ему выйти из тюрьмы, был мёртв. И всё из-за чрезмерной активности Джима. В какой-то момент Себастьян ощутил желание отпустить парня, пусть тот мчится прямо в огонь, но помешал подоспевший Чарльз.

– Увезите его! – закричал Магнуссен, зажимая рукой рану на щеке. – Моран, увезите Джима немедленно!

========== Глава 5. Мужской клуб ==========

Глава 5. Мужской клуб

Ремарк хорошо писал о войне. Моран хоть и не был ценителем и литературоведом, но мог сказать, что книга ему нравится. Неспешно куря, он переворачивал страницу за страницей, погружаясь в то далёкое время, когда война вырвала из многих тысяч домов не подростков, а совсем ещё детей. Детей, которые не успели вырасти, они сразу превратились во взрослых, стали опытнее и старше тех взрослых, которых оставили дома, но при этом не научились жить в этом мире. Они могли только воевать, даже по возвращению домой. Они надышались смертью и гарью, принесли в своих лёгких остатки пепла, и смотрели на мир чужими глазами. Каждый из тех детей умер ещё до войны. Кто вернулся? Вернулись чужие.

Морану нравились эти мысли о потерянном поколении. Нравилась сама эта формулировка и её суть, то, как это просто и понятно описывал Ремарк. И выдыхая в открытое окно струю дыма, Себастьян думал о том, что и сам потерял часть себя на войне. Он давно был мёртв. Даже телефон его бывшей женщины не отвечал. Холодные гудки обжигали, словно подчёркивая то, что Морану не место в мире живых.

Однако ожить пришлось быстро. Как только Себастьян услышал шлёпанье босых ног по полу, то тут же выкинул сигарету в окно, и закинул в рот жвачку, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы убить запах курева.

Джим, как Себастьян и предполагал, босой влетел на кухню. Только оказался он не просто босым: штанов на нём также не было, благо длинная рубашка (явно не по размеру) доходила до середины бёдер и прикрывала бельё. Моран только вскинул брови, немного удивляясь этой непосредственности, и отвёл взгляд, а вот Джим вздрогнул, когда увидел его.

– Твою мать… вечно забываю, что ты тут, – пробурчал он и потянулся за банкой кофе на верхней полке, из-за чего рубашка предательски приподнялась.

Моран промолчал. Он привык к тому, что у Джима по утрам не самое благоприятное настроение, особенно после долгих бессонных ночей, которые он проводил за дурацким компьютером. Вот и сегодня он явно не выспался, раз то и дело швырялся посудой и бухал чайником. Себастьян всё же поднял взгляд, видя, что хозяин квартиры выглядит взъерошено и дёргано. Красные глаза за стёклами очков казались болезненными, а дрожащие пальцы выдавали нервозность. Но в следующую секунду Себастьян думал о том, какие же у Джима худые ноги. Совершенно не мужские, и со спины его можно было принять за подростка.

– Ты опять курил? – поморщился Джим, оборачиваясь к Морану. – Отвечай, когда с тобой разговаривают!

– Курил, – лениво отозвался Себастьян, переворачивая страницу. – Ты и сам дымишь, так что не начинай.

– Я в своём доме имею право курить, а ты нет! – противным голосом ответил Джим и состроил такую физиономию, что полковнику захотелось проехаться по ней кулаком. – О, ты читаешь! Даже и не знал, что ты умеешь.