Выбор

Виктора в это время пороли. Сначала плетью, небольшой и вполне обычной. Никаких стальных наконечников или металла в её теле не было, но орал он от каждого удара. Начальник поставил полицая, назначенного им для порки Виктора, ему за спину и плеть жалила пленника между ног, привязанных к углам перекладины. После полицай взял шомпол и стал бить им комиссара по спине, по рёбрам, подгадывая, чтобы его крики совпадали с воплями девушки.

– Ведро принёс? – спросил начальник одного из подручных, тот кивнул, поставил рядом со столом ведро.

Сначала Виктор не понял, зачем в камере ещё одно ведро. Догадался, когда почувствовал запах керосина.

– Сделай ей лифчик, – велел Соликовский, – У тебя пальцы нежнее.

Полицаи заржали, а тот, кому отдал приказ начальник отошёл к столу, принёс оттуда иглы. Потом вытащил из ведра ленту фитиля, пропитанного керосином, ножом отрубил от него четыре куска и повернулся к девушке.

Виктор в ужасе смотрел, как полицай с «пальцами нежнее» кладет крестом на груди куски фитиля, а потом иголками прикалывает к телу. Чтобы не сдвинулось, он вколол в грудь ещё по нескольку игл, заставляя девушку кричать и дергаться от боли.

– Ну, что, сучёнок? – Соликовский остановил того, кто бил Виктора, взял его за волосы, поднял голову, – Не надумал сдать всех своих начальников? – он вспомнил, что смысл пытки добиться ответов на вопросы и решил дать ему выбор, – Говори или я велю положить пару углей ей на сиськи и будет у твоей девки горячий лифчик, – он заржал.

– Я комиссар «Молота». Что вам ещё надо? – ответил Виктор, посмотрел на девушку.

Она твёрдо встретила его взгляд, будто прощалась, закрыла глаза.

– Давай, – кивнул начальник полицаю с жаровней.

Пропитанный керосином фитиль горел намного лучше, чем самогонка. Груди девушки превратились в факел. Её вопль и крик Виктора слились в один.

– Сволочи! Скоты! – кричал им Виктор, пока отвязывали его ноги.

Дальше он мог только пытаться прикрыться и кричать. Его бросили на пол и принялись вчетвером бить ногами. Они месили его сапогами, пока не потерял сознание. Всё время пока его били, на груди девушки горел жуткий «лифчик»… После полицаи вылили на неё ведро воды, гася огонь, содрали орудие пытки и за ноги оттащили обоих в камеры.

Едва очнувшись, Виктор потянулся к стене, общей с камерой девушек.

– Люба? – никто не ответил, – Люба Шевцова? Ты там? – он слышал плач за стеной, но ему по-прежнему никто не отвечал.

Только через час в стену застучали.

– Витя?

– Да. Я здесь. Она жива?

– Да. Сильно обгорела, но жива.

– Простите, девочки… это из-за меня её так…

– Ничего. Ты молчи, Витя, только молчи. Не сдавайся!

– Я не сдамся. Клянусь вам в этом!

Его таскали на допросы настолько часто, что он давно уже потерял счёт времени, делившемуся на пытки и отдых от них. День или ночь определял по тому, что видел в окне, приходя в себя после очередных издевательств: светлое небо или тёмное.

Когда за ним приходили он больше не реагировал на них, как и на собственную наготу. Одежда давно превратилась в лохмотья, да и не имело смысла одеваться, если с тебя через каждые несколько часов её срывают. Правда, иногда он всё же пытался прикрыть израненное тело. Холод пробирал до костей, продолжая мучить его, когда полицаи ненадолго оставляли в покое. От побоев и постоянной потери крови его шатало, искалеченные ноги плохо слушались и, если он пытался идти сам, то шёл крайне медленно, будто по битому стеклу, оставляя за собой кровавые следы. Полицаи хватали его за руки и волоком тащили в пыточную.

В какой-то момент Светозару даже показалось, что он всё же сдастся, настолько измученным был комиссар. Но потом мальчик увидел, как горят ненавистью его глаза, когда смотрит на своих мучителей, и понял, что сломать Виктора они не смогут.

Когда дверь в камеру очередной раз открылась, пропуская полицаев, комиссар не пошевелился. Его поставили на ноги, потянули из камеры. В это раз дальше коридора не повели. Один из полицаев толкнул его в грудь, заставляя прижаться к стене, приказал:

– Стой тут.

Виктор молча прислонился к стенке, поддерживая искалеченную руку, постарался встать так, чтобы избитые ступни меньше саднили и легче было пальцам, осмотрелся. В коридоре он был не один. Из камер выталкивали полураздетых юношей и девушек. Ставили их вдоль стен, как его самого. Все были избиты, многие едва держались на ногах. Он не видел весь коридор, но те, кого он узнал, заставили сердце гулко ухнуть в груди. Рядом с ним стояли самые активные члены «Молота» и, почти в полном составе, штаб отряда.

– Витенька… – тихий голос Любы дрожал от сдерживаемых слёз.

– Всё в порядке, Любаша, – он попытался улыбнуться.

– Ты… Божечки… – она осторожно коснулась его одними кончиками пальцев, боясь причинить боль, – Вот же сволочи!..

– Тише, Любаша, – остановил её Виктор, кивнул ей за спину, – Давай узнаем, зачем нас всех сюда вытащили.

Она обернулась и увидела, как по середине коридора, между искалеченных пленников, идёт Соликовский.