Выбор

Девушку отлили водой, Виктора тоже окатили на всякий случай. Соликовский взял из печки два прута, отдал подручному один из них и подошёл к Виктору. Крики девушки и комиссара слились в один ужасающий вопль боли, заставивший содрогнуться всех, кто был в тюрьме или рядом с ней. Ему Соликовский жёг грудь, прижимая прут к свежим ранам на месте вырванных сосков. Девушке повезло меньше. Полицаи проткнули обе её груди раскалённым прутом и теперь любовались результатом.

– Курочка на вертеле, – заржал тот, кто насаживал девушку на прут, будто мясо, второй подхватил, смеясь они стали отливать её водой.

Он давно потерял счёт времени. Пьяные палачи не останавливались, продолжая издеваться над ними и эта пытка казалась Виктору бесконечной. Соликовский вернулся к столу, поднял деревяшку, которую бросил на пол, пока они привязывали девушку, снова приставил к его телу. Замахнулся и резко засунул её в юношу, отправляя сознание Виктора в ночь. Его отлили и, когда очнулся, насилие продолжилось.

Когда перед глазами не взрывались искры от движения в нём деревяшки и дорываемых волос на голове, он видел, что полицай взял прут и бьёт им девушку. Она почти не кричала, видимо, сил на крик после того, как ей изувечили грудь, больше не было. Полицай бил её до тех пор, пока не потеряла сознание. Потом вылил на неё ведро воды и отошёл к печке. Едва начала подавать признаки жизни, мучитель вернулся. В руках он нес докрасна раскалённые щипцы и такую же пульсирующую красным тонкую железку.

– Опять вместе? – спросил он Соликовского. Тот кивнул, все трое пьяно заржали.

Полицай потянулся щипцами между ног распятой жертвы, а Соликовский взялся за мужской орган комиссара. Виктор выругался, понимая теперь, что основная «идея» была не только в насилии деревяшкой и сейчас ему будет не просто больно.

Их крики снова слились в один безумный вопль, ещё более страшный, чем первый. Палачи действовали одновременно именно за этим. Соликовский жёг его железкой, заставляя орать и судорожно дёргаться, потом приставил к нему пылающее остриё и медленно проткнул насквозь. В этот момент подручный сунул щипцы пленнице между ног, зажал их и резко дернул, брызнула кровь… Она последний раз закричала и затихла, Виктор тоже был в глубоком обмороке.

Обоих стали отливать. Едва Виктор открыл глаза, как боль дала ему понять, что раскалённая железка снова входит в его плоть. Соликовский вынул её, а едва пленник пришёл в себя, снова воткнул. Это повторилось ещё несколько раз. Юношу трясло от боли, он мычал, на крики давно не было ни сил, ни голоса. Наконец, начальник окончательно вынул железку, заставляя дёрнуться, провёл по нему горячим остриём, царапая.

– Как она там? Живая?

– Да, – откликнулся подручный, – Только никак не очухается, – он ударил девушку, она застонала, но так и не очнулась.

– Хорошо, – начальник отошёл к печке, вернул железку, которой пытал его, в огонь, – Отливай. Придёт в себя, продолжим.

– Твари… – Виктор смотрел на начальника полными ненависти глазами. Тело била крупная дрожь и, как ни старался, юноша не мог погасить этого.

– Добавки хочешь? – Соликовский заржал, вернулся к печке, вынул из огня прут, крупнее, чем была железка, – Можем и раньше начать, – он двинулся к Виктору, не двусмысленно направляя прут ему между ног.

Вокруг них вдруг зазмеились радужные полосы, что-то щелкнуло и они вывалились из Поля. Первым пришёл в себя Светослав. Он открыл глаза, медленно сел. Посмотрел на жену, на ведьм, лежавших в кольце, вокруг соляной преграды.

– Мария… спасибо, любимая… – он потянулся, поцеловал её, увидел на руке ткань в крови, – Это то, что я думаю?

– Да, – она кивнула, отпуская наконец Светозара, – Вы были там двадцать две минуты, Свет. Еще чуточку и я ничего не смогла бы сделать, лишь уйти за тобой… – она вздохнула, – Свет, скажи, они мертвы? Или кто-то всё же выжил?

– Мертвы, – ответил Светослав, понимая, что жена спрашивает о полицаях. Он был вымотан, сил не хватило, чтобы перекрыть их связь и Мария, конечно, увидела весь тот кошмар, который только что видел он сам., – Кого-то поймали и казнили, кто-то умер своей смертью.

– Хорошо, – она вздохнула, – Они не люди… их даже зверями не назовёшь…

В этот момент пришёл в себя Любомир. Он тоже сел и удивлённо смотрел на окровавленную ткань, повязанную на руке. Этот алый кусочек ткани сейчас был словно отголосок той, залитой кровью, камеры, где они только что были. Посмотрел на сына. Светозар всё так же лежал с закрытыми глазами. Он уже не плакал, но губы были плотно сжаты, а дыхание едва заметным.

– Кир? – он быстро снял, связывающую их руки ленту, коснулся плеча мальчика, снова позвал, – Кир? Сынок, посмотри на меня, пожалуйста.

– Погоди, Любомир, – остановила его Мария, – Он ещё мал, а пробыли вы там очень долго. Ему нужно время, чтобы вернуться окончательно.

– Но он вернётся? – он с тревогой смотрел на сына.